Великий перелом - читать онлайн книгу. Автор: Гарри Тертлдав cтр.№ 114

— Это? — спросила она на языке маленьких дьяволов вместе с вопросительным покашливанием.

— Это штык, — ответила Лю Хань по-китайски. — Штык.

Лю Мэй попыталась повторить, но у нее получился звук, похожий на тот, что мог бы воспроизвести чешуйчатый дьявол. Ребенок снова показал на штык и еще раз спросил:

— Это?

Лю Хань потребовалось время, пусть даже очень короткое, чтобы понять: вопрос был задан на китайском.

— Это — штык, — снова сказала она.

Она обняла Лю Мэй и горячо поцеловала ее в лоб. Лю Мэй не понимала, как относиться к поцелуям, которыми осыпала ее Лю Хань, получив ребенка обратно: тогда девочка воспринимала их с отчаянием или досадой. Теперь малышка поняла: поцелуй — это что-то приятное.

Она засмеялась в ответ. Вообще Лю Мэй умела смеяться, но улыбалась редко. Никто не улыбался ей, когда она была совсем крошкой: лица чешуйчатых дьяволов не приспособлены к улыбкам. Это тоже вызывало досаду у Лю Хань. Она беспокоилась, сможет ли когда-нибудь научить Лю Мэй улыбаться.

Она принюхалась, затем, несмотря на протесты ребенка — вопить Лю Мэй не стеснялась, вымыла ее и переодела.

— Из тебя кое-что вышло, — сказала она дочери. — Это все? Тебе хватает еды?

Ребенок издал визжащий звук, который мог что-то значить — или не значил ничего. Лю Мэй уже была достаточно большой, чтобы ее кормить грудью, да и груди Лю Хань давно не давали молока, потому что ребенка отняли у нее совсем маленьким. Но Лю Мэй не нравились ни рисовая пудра, ни вареная лапша, ни супы, ни кусочки свинины и курятины, которыми Лю Хань пыталась кормить ее.

— Томалсс, должно быть, кормил тебя консервами, — рассерженно сказала Лю Хань.

Она еще больше расстроилась, потому что Лю Мэй насторожилась и обрадовалась, услышав знакомое имя маленького чешуйчатого дьявола.

Лю Хань тоже питалась консервами, когда маленькие дьяволы держали ее пленницей в самолете, который никогда не садится на землю. В основном эти консервы были захвачены в Америке Бобби Фьоре или в других странах, где употребляют подобную пишу. Она ненавидела эту еду. Они годились на то, чтобы уберечь от голодной смерти, но никак не заменяли настоящих продуктов.

Но они были известны Лю Мэй, так же как и сама компания чешуйчатых дьяволов. Ребенок считал, что китайская пища, которая Лю Хань казалась единственно правильной, имеет неприятный вкус и запах, и ел ее с такой же неохотой, какую Лю Хань испытывала, питаясь мясными консервами и другой гадостью.

Еду иностранных дьяволов можно было найти в Пекине и теперь, хотя, как правило, она имелась у богатых последователей гоминдановской контрреволюционной клики или тех, кто служил, как верная собака, чешуйчатым дьяволам, — и эти две группы были почти неразделимы. Нье Хо-Т’инг предлагал раздобыть эту еду разными окольными способами, чтобы кормить Лю Мэй тем, к чему она привыкла.

Лю Хань каждый раз отказывалась. Она подозревала — да нет, была уверена, что им движет: он хотел помочь ей, чтобы ребенок вел себя по ночам тихо. Вполне понятное желание, и, конечно, ей очень хотелось высыпаться по ночам, но она была поглощена идеей превратить Лю Мэй в нормального китайского ребенка, и как можно скорее.

Она много размышляла над этим с тех пор, как ей вернули ребенка. Но теперь она смотрела на Лю Мэй по-новому, словно прежде не видела ребенка вообще. Она добивалась полной противоположности тому, чего добивался Томалсс: он так активно стремился превратить Лю Мэй в чешуйчатого дьявола, как Лю Хань старалась теперь сделать из нее обычного достойного человека. Но и маленький дьявол, и сама Лю Хань обращались с Лю Мэй так, словно она была чистой страницей, на которой можно писать любые иероглифы по своему выбору. А чем еще мог бы быть ребенок?

Для Нье все было просто. По его мнению, ребенок — это сосуд, который надо наполнить революционным духом. Лю Хань фыркала. Нье, вероятно, раздражало, что Лю Мэй не могла пока устраивать взрывы и не носила красную звезду на своем комбинезончике. Ну что ж, это проблема Нье, а не ее или ребенка. Над жаровней в углу комнаты Лю Хань стоял горшок с «као кан миен-ер», сухой пудрой для лепешек. Лю Мэй она нравилась больше, чем другие виды порошкообразного риса или старая рисовая мука.

Лю Хань подошла и сняла крышку. Сунула указательный палец в горшок, а когда вытащила, он был покрыт комками теплой липкой массы, образовавшейся из сухой рисовой пудры. Поднесла палец к ротику Лю Мэй, и девочка съела рис с пальца.

Может, в конце концов Лю Мэй привыкнет к нормальной пище. Может быть, сейчас она настолько голодна, что все съедобное кажется ей вкусным. Лю Хань вспоминала ужасное время на самолете, который никогда не садится на землю. Она ела серовато-зеленый горошек, который вкусом напоминал вареную пыль. Как бы то ни было, Лю Мэй проглотила несколько комков «као кан миен-ер» и успокоилась.

— Разве это хорошо? — тихо проговорила Лю Хань.

Она подумала, что сухая рисовая пудра почти безвкусна, а маленькие дети не любят пищи с острым вкусом. Так, по крайней мере, говорят бабушки, а кому знать лучше, как не им?

Лю Мэй посмотрела на Лю Хань и издала усиливающее покашливание. Лю Хань уставилась на дочь. Неужели она хотела сказать, что сегодня ей понравилась сухая пудра? Лю Хань не могла придумать, что еще бы могло обозначать это покашливание. И хотя ее дочь все еще изъяснялась, как маленький чешуйчатый дьявол, она одобрила тем самым не просто земной, но китайский продукт.

— Мама, — сказала Лю Мэй и снова издала усиливающее покашливание.

Лю Хань подумала, что сейчас растечется маленькой лужицей каши. Нье Хо-Т’инг был прав: мало-помалу она перетягивала дочь от чешуйчатых дьяволов на свою сторону.

* * *

Мордехай Анелевич смотрел на своих товарищей. Они сидели в комнате над помещением пожарной команды на Лутомирской улице.

— Ну вот, мы ее получили, — сказал он. — Что нам с ней теперь делать?

— Мы должны вернуть ее нацистам, — прогудел Соломон Грувер. — Они пытались убить нас с ее помощью, значит, честно будет воздать им благодарностью.

— Давид Нуссбойм предложил бы отдать ее ящерам, — сказала Берта Флейшман, — но не в том смысле, какой подразумевает Соломон, а подарить по-настоящему.

— Да, и именно за то, что он говорил подобные вещи, мы с ним и распрощались, — ответил Грувер. — Таких глупостей нам больше не нужно.

— Просто чудо, что нам удалось извлечь это ужасное вещество из корпуса и поместить в запаянные сосуды так, чтобы никто не погиб, — сказал Анелевич. — Чудо и пара аптечек с антидотом, которые нам продали солдаты вермахта, — они применяют его, когда начинают ощущать действие газа, несмотря на противогазы и защитную одежду. — Он покачал головой. — Нацисты — большие мастера на такие штуки.

— Они большие мастера и в том, чтобы всучивать нам всякую мерзость, — сказала Берта Флейшман. — Прежде их ракеты могли бы принести сюда несколько килограммов нервно-паралитического газа и взрывом мощного заряда рассеять его вокруг. Но это… из бомбы мы извлекли более тонны. И они собирались заставить нас поместить ее в такое место, где она навредила бы нам больше всего. Ракеты далеко не так точны.