Девушка из лаборатории - читать онлайн книгу. Автор: Хоуп Джарен cтр.№ 70

Именно потому, что мы такие разные, мне понадобилось немало времени на осмысление, что же у нас с сыном общего. Я все еще думаю над этим. Я так долго и упорно работала столько лет, пытаясь создать свою жизнь, — а теперь вдруг вижу кого-то, кому все по-настоящему ценные ее дары достаются просто так, падая в руки с небес. Раньше я молила Бога сделать меня сильнее; сейчас же прошу Его послать мне умения быть благодарной.

Каждый мой поцелуй сыну возмещает те поцелуи, которых я так хотела, но никогда не получала; оказалось, это единственное лекарство, способное залечить те старые раны. До родов я изводила себя вопросом, смогу ли его полюбить. Теперь меня тревожит, что этой любви слишком много и он ее просто не воспримет. Да, ему нужна материнская любовь — но у него есть только я, неспособная выразить ее во всей полноте. Я наконец поняла, что ребенок был точкой в долгом ожидании, которого я даже не осознавала. Что он был одновременно невозможен и неизбежен. Что у меня был всего один шанс стать чьей-либо матерью. Да, я его мать — теперь могу заявить это с уверенностью, — но лишь избавившись от собственных представлений о материнстве, я обнаружила, что могу воплотить их в жизнь.

Жизнь — забавная штука. Когда он рос внутри меня, я дышала за нас обоих. Теперь я хожу на камерные школьные спектакли, сижу в зале и вижу только его лицо, хотя на сцене множество детей. Стоит ему пропеть очередной куплет, как я глубоко вдыхаю — будто даже на расстоянии могу поделиться с ним этим воздухом, дотянуться до него силой своей любви. Он растет, и день за днем мне приходится разрешать ему все больше. Воспитание ребенка — не что иное, как долгая медленная агония прощания. Подозреваю, все мои потаенные материнские переживания известны каждой матери на свете — и сейчас это единственная мысль, способная меня утешить.

Чувствовала бы я то же к дочери? Мне хочется думать, что да, но этого уже не проверить. Быть дочерью оказалось слишком сложной задачей и для меня, и для моей матери; возможно, нашему роду нужно пропустить одно поколение, прервать цикл, чтобы он больше не повторился. Поэтому я мечтаю о внучке, хотя моя жажда любви, как всегда, нелогична и преждевременна. По моим подсчетам, есть немалая вероятность, что я умру прежде, чем она родится, — особенно если наш род продолжит пропускать ходы или разветвится. Возможно, так мне и предначертано.

Несмотря на это, сегодня, в этот солнечный день, я не могу не поддаться искушению и оставить вам «послание в бутылке». Ты, некто, запомни. Ты, некто, отыщи однажды мою внучку и поговори с ней. Расскажи ей о том дне, когда одна из ее бабушек сидела на кухне и смотрела в окно, не выпуская из рук ручку. Скажи, что она не видела при этом ни грязных тарелок, ни пыли на подоконнике — поскольку обдумывала важный вопрос. Скажи ей, что в конце концов ее бабушка решила рискнуть и начать любить свою внучку за несколько десятилетий до ее рождения. Расскажи ей об этом дне — о сегодняшнем дне, когда ее бабушка сидела на солнце и думала о ней под аккомпанемент ударов бейсбольной биты по пальмовому стволу.

Войдя в лабораторию, я по лицу Билла сразу поняла две вещи. Во-первых, он сегодня не ложился. Во-вторых, нас ждет отличный день.

— Где тебя носило? Уже половина восьмого, черт возьми!

За последние двадцать лет представление Билла о действительно добром утре мало изменилось. Когда мы жили в Атланте и он ночевал в машине, рассвет и удушающая жара загоняли его в лабораторию в это же время. Сейчас я знаю: если Билл появился раньше десяти, значит, накануне случилось что-то стоящее внимания и он просто не уходил. Сегодня утром он еще и позвонил мне.

— Сон для слабаков! — бодро отрапортовала я. — В чем дело?

— С-6, — ответил он. — Этот маленький засранец снова взялся за свое.

Билл провел меня мимо экспериментальных посадок, где на протяжении уже трех недель тянулись вверх восемьдесят ростков редиса. Воздух в комнате был идеально спокоен, а уровень освещения и увлажнения находился под строгим контролем. Самое забавное в ситуации с С-6 заключалось в том, что мы не рассчитывали увидеть ничего интересного: целью эксперимента было измерить недоступное глазу.

Взгляните на любое растение, и вы увидите лишь половину его организма. У корней, обитающих под землей, нет ничего общего с зеленой листвой: они так же не похожи друг на друга, как ваши собственные сердце и легкие, и так же созданы для разных целей. Ткани растения, находящиеся на поверхности, получают свет и воздух из атмосферы, превращая их внутри листьев в сахар. Ткани, скрытые в почве, впитывают воду и растворенные в ней питательные вещества, чтобы потом превратить сахара в белки. Зеленый стебель, ныряя под землю, грациозно перетекает в коричневый корень, и где-то на этой границе растение принимает множество важных решений. Если оба его конца преуспевают в своем деле, возникает вопрос, как распорядиться полученным за день. Можно заняться производством сахаров, крахмала, масел или белков — но что выбрать?

Есть четыре пути: расти, лечиться, обороняться или размножаться. Бывает, что решение принимается не сразу и накопленные ресурсы откладываются на будущее — как и неизбежный выбор из этих четырех вариантов. Но чем руководствуется растение, предпочитая тот или иной путь? Как ни странно, тем же, чем руководствуемся в схожих ситуациях мы. Наши возможности ограничены нашими генами; с учетом окружающей среды более удачным оказывается тот или иной выбор; некоторым присуща осторожность во всем, что касается накопленных средств, другие слишком азартны; на наши планы могут повлиять даже соображения собственной фертильности.

Изо всех атмосферных газов наибольшую ценность для растений представляет один — углекислый. За последние полвека его уровень в земной атмосфере существенно вырос, потому что человечество непрерывно сжигает органическое топливо, — а это, в свою очередь, обеспечило экономику растений щедрыми наличными и беспроцентными кредитами. Углекислый газ — валюта фотосинтеза; уже несколько десятилетий растения пользуются всеми благами неограниченного доступа к самому главному для них ресурсу. Наша редиска призвана была ответить на возникающий в таком случае вопрос: как это влияет на баланс «инвестиций» в наземную и подземную части растений по всему миру?

Несколько месяцев назад Билл купил недорогую камеру и подключил ее к своему компьютеру. Теперь мы могли снимать экспериментальные всходы, пока они росли в специальной комнате. «Посмотри-ка сюда», — сказал Билл, когда я приехала по его утреннему зову.

Каждые двадцать секунд камера делала снимок, из которых потом складывался видеоролик. Таким образом можно было за четыре минуты оценить все события, случившиеся за день роста. Сначала экран оставался темным — лампы еще не горели. Потом, внезапно, все залило светом; стали видны шестнадцать маленьких побегов в горшках. Сперва их стебли и листья были вялыми и расслабленными, но вскоре после включения света все растения проснулись, потянувшись к лампам.

Один из образцов у стены сразу привлек наше внимание: он дергался и крутился, тянулся сразу и вверх, и в стороны, отталкивая оказавшиеся рядом листья, и грубо шлепал собственными по центральному побегу соседа. Маркировка сообщала: в этом горшке обитает росток С-6, начавший свою жизнь семечком абсолютно того же размера и вида, что и остальные всходы в комнате. Несмотря на это, в процессе роста он вел себя иначе; сейчас, пересматривая видеоролик, мы вынуждены были просто принять то, что видели. Уже несколько ночей мы переставляли С-6, заменяли его соседей, постоянно измеряли и сравнивали его с собратьями, снимали одно видео за другим и могли точно сказать: единственное отличие С-6 заключалось в том, как он двигался после рассвета. Пока остальные растения вальяжно и грациозно потягивались, разворачиваясь к свету, С-6 лихорадочно дергал мелкими листочками, будто пытался вырваться из держащей его почвы.