– Другими словами… – Иван помедлил. – Реактор все еще работает, вы хотите сказать?
Федор поднял брови, оглядел компанию Ивановых диггеров.
– Разумеется, работает. А вы разве не за этим сюда шли?
Ого. Диггеры переглянулись. Убер поднял брови.
– Это все-таки моя специальность, – сказал Федор. – Реактор – штука капризная, но вполне надежная при должном уходе. Зато у меня есть электричество, горячая вода, душ, освещение, музыка, кино…
– Завели себе костерок, – уважительно протянул Убер.
– Именно.
* * *
– Понимаете, атомная станция – это замкнутая саморегулирующаяся система. Теоретически, даже если все люди разом исчезнут, ничего не изменится, все системы продолжат работать в автоматическом режиме. Одной загрузки атомного топлива в реакторе хватит на много лет работы. Так совпало, что третий блок – мой блок – был долгое время на ремонте и модернизации, поэтому загрузили его перед самой Катастрофой. В штатном режиме, на ста процентах мощности, он может работать больше пяти лет. Если снизить мощность примерно до пятидесяти процентов… что я и сделал… срок работы реактора увеличивается в несколько раз.
– Тогда почему остальные блоки не работают? – спросил Иван. – Или работают?
Федор улыбнулся.
– Не работают.
– Почему?
– Я их заглушил. Иначе бы они расплавились. Вот это проблема автоматического режима. Реактор вырабатывает воду для охлаждения и расплавляется. На это нужно примерно месяц, что ли… Поэтому я их заглушил. Нелегко пришлось, конечно. У меня есть «чувство реактора», это как у водителя есть чувство автомобиля, но там были чужие реакторы, не мои. Другая марка автомобиля. Четвертый блок у нас был на ремонте, поэтому мне пришлось заглушать только два. Первый и второй блоки. Второй быстро заглушился без особых проблем, а вот с первым пришлось повозиться… Как на машине в гололед… впрочем, вам это ничего не скажет.
– Мне скажет. – Убер словно проснулся. Иван даже начал забывать, что скинхед рядом, потому что тот сегодня по большей части молчал.
– Тогда вы понимаете. Пару раз меня чуть не «занесло». Еще немного, и был бы тут второй Чернобыль.
– Да тут весь мир… – Убер замолчал, почесал затылок.
– Верно.
– Анекдот рассказать? – усмехнулся Уберфюрер и, не дожидаясь ответа, заговорил на два голоса: – Чукча, ты куда идешь? В Чернобыль, однако. Зачем, там же радиация? Чукча: в Москве – двадцать рентген в час, в Питере – десять рентген, в Чернобыле – пять рентген. Всей семьей загорать будем, однако!
Скинхед огляделся, дожидаясь реакции. Все молчали.
– Как-то не смешно, – сказал наконец Кузнецов. Иван кивнул.
Бывает, что и хорошие рассказчики рассказывают неудачные анекдоты…
И вдруг Мандела оглушительно захохотал.
– Ой, не могу… Оборжаться просто. Загорать будем… ха-ха-ха… ой… – Он уперся руками в колени, выдохнул, но все равно продолжал трястись от смеха. – Не… могу… ха-ха-ха…
Убер молча смотрел на это представление.
– Сдается мне, – сказал Убер наконец. – Что ты у нас расист, Мандела.
– Что? – Негр перестал смеяться.
– Чукчи ему не угодили. – Глаза Убера сузились. – Да я тебе за чукчей пасть порву, понял?
– А чем чукчи лучше негров? – Мандела выпрямился.
– Они далеко.
* * *
– Значит, центральное освещение? – Старик покачал головой.
– Да. Мы думаем, метро снабжается отсюда, с ЛАЭС, – сказал Мандела.
Федор кивнул.
– Вполне может быть. Подземные линии электроснабжения, хмм. Думаю, их сделали как раз перед Катастрофой – как резервный канал передачи. Возможно, что подключены к этим резервным линиями не только мы… другими словами, многократное дублирование. По-военному, прямо скажем. Возможно, даже когда ЛАЭС выработает последнее топливо – впрочем, его у меня как раз много, я столько не проживу, электричество в метро все равно будет.
Старик внимательно оглядел слушателей.
– Давайте я отведу вас туда, где вы будете спать, – предложил он.
Иван благодарно кивнул. События этого дня придавили их, словно обвал туннеля. Да и полночи в противогазах – это кого угодно вымотает. Бойцы едва передвигают ноги. Сидят, клюют носами.
Иван шел за стариком и думал: атомная станция.
«Ну, бля, серьезно, надо же, твою мать!»
Она действительно существует. И работает.
Они шли по коридорам, освещенным лампами дневного света в потолочных светильниках. Иван, не переставая, вертел головой. Стены, обшитые деревянными на вид панелями и украшенные плакатами вроде «Сотрудник, помни о радиационной безопасности! Твое потомство в твоих руках». Федор пояснил, что это было нечто вроде шутки, работники ЛАЭС готовились к празднику.
В коридорах стояли диваны для отдыха. По углам засохшие растения в огромных горшках. Полумрак скрывал следы прошедших лет.
«Жаль, что Звездочет этого не увидит. И профессор Водяник.
Интересно, смогу ли я заснуть, зная, что надо мной нет многометровой толщи земли? – подумал Иван. – Наверное, не сразу…
Угу. Скорее всего коснусь подушки головой и отрублюсь».
* * *
– Что это? – Иван огляделся. Огромное помещение, освещенное так, что резало глаза. Лампы тут были везде. Очень яркие. Очень.
Белые стены, блестящие от света десятков ламп дневного света. Гладкий пол. На полу в центре зала – огромный круг, составленный из сотен цветных квадратов. Некоторых квадратов не хватало, зияли провалы.
Под потолком зала – железные лестницы, рельсы-направляющие, в углу замер длинный цилиндр огромного крана… или подъемника? Стальные станины уходили под потолок.
– Куда мы пришли? – спросил Иван.
– Центральный зал, – сказал Федор. – Под вашими ногами фактически сам реактор. Вот этот круг, что вы видите – с квадратиками – мы называем его «пятак». Это зона загрузки топлива в реактор. Видите, они разного цвета…
– Э-э… а почему мы пришли именно сюда?
– Я здесь сплю.
– Что, прямо на реакторе?! – Даже Убер выглядел обалдевшим.
Старик усмехнулся.
– Зачем же прямо на реакторе? Вон там, в углу.
Иван оглянулся. Действительно, за металлическим стеллажом, заполненном какими-то механизмами и деталями, виднелся край полосатого матраса. Ну, старик. Кремень.
– Сумасшедший мир, – сказал Федор. – Разве я когда-нибудь думал, что буду спать в реакторном зале, чтобы защититься от излучения снаружи? Но здесь действительно безопаснее всего. Под вашими ногами – плита биологической защиты реактора, мы называем ее Елена. Толщина Елены несколько метров, над головой – бетонный козырек, который, теоретически, выдержит падение на него реактивного самолета.