Стамбул Стамбул - читать онлайн книгу. Автор: Бурхан Сёнмез cтр.№ 50

– «Декамерон».

– О, запомнил название!

– Да, теперь уж не забуду.

– И смешные истории оттуда не забудешь.

– Все истории из этой книги, которые ты, Доктор, нам пересказал, смешные, и это кое о чем мне напомнило. Однажды, вернувшись из Стамбула, отец рассказал нам, что сидел в подземной тюрьме. В камере он познакомился с моряком, который поведал ему о далеком острове. По обычаям острова, когда кто-то умирает, соседи, друзья и знакомые собираются у него дома и до поздней ночи вместе плачут и горюют, а потом расходятся. И тогда оставшиеся дома близкие родственники начинают веселиться, шутить, рассказывать связанные с покойным смешные истории. Каждую историю сопровождает хохот, да такой, что под конец слезы на глазах выступают. Это называется «желтый смех». Жителям острова кажется, что смеху, который заставляет забыть о смерти, подходит этот цвет. Что скажешь, Доктор? Не потому ли, чувствуя затылком дыхание смерти, персонажи «Декамерона» рассказывают веселые истории, что им необходим желтый смех?

– Может быть… – начал Доктор, но не договорил. В комнате зазвонил телефон, и он встал, чтобы снять трубку.

Смех лучше богатства. Это урок, который в числе прочих преподает нам жизнь. Оставшись один на балконе, я распространил действие афоризма на стоявшие передо мной закуски: сыр и маринованные овощи лучше богатства. А ракы и вовсе лучше всех богатств на свете! Усмехнувшись своим мыслям, я отхлебнул из стакана, поставил его на стол и отправил в рот маринованный огурец. «Как прекрасно жить в Стамбуле», – сказал я сам себе. Понаблюдал за рыбацкими катерами, что покачивались на волнах, словно спичечные коробки, там, где Золотой Рог встречается с Босфором. На западе, за минаретами и высотными домами, небо окрашивалось в красный цвет, а со стороны Островов шла дымка – вот-вот доберется до рыбацких катеров. Я взял поджаренный хлеб, намазал его аджикой.

Вернулся Доктор. Мы с ним допили то, что оставалось в стаканах, и наполнили их снова.

– Это мой сын звонил, – сказал Доктор. – Предупредил, что не сможет сегодня прийти.

– Наш молодой доктор? Жалко, что не придет. Я хотел бы его увидеть.

– Ты ему тоже интересен, дядя Кюхейлан. Он просил передать тебе привет.

– Благодарю.

– Молодежь, что поделаешь! Живут по своим правилам. Чем занимаются, непонятно. Говорит, очень важные дела у него.

– А как поживает его девушка? Мине Баде, кажется, ее зовут?

– Хорошо поживает. Я, правда, еще ее не видел. Как раз сегодня сын хотел ее привести, чтобы мы познакомились.

– Ну, не судьба, Доктор. В следующий раз…

– В следующий раз?

Доктор запнулся, словно пьяный, забывший, что хотел сказать. Посмотрел на море за крышами. Сжал стакан между ладоней, сцепил пальцы. Ссутулился и, не отрывая взгляда от притихшего к вечеру Босфора, чуть повернул голову, чтобы лучше слышать мелодию, что выводил голос его жены. Потом закрыл глаза и стал вполголоса подпевать. Голова его совсем ушла в плечи. Пел все тише и тише, наконец замолк. Глубоко вздохнул и замер. Я уже подумал, что Доктор уснул, когда он вдруг выпрямился и открыл глаза. Взгляд его был печален. Он слегка наклонился ко мне, словно не был уверен, что я – это я, а не мираж, потом откинулся на спинку стула и отхлебнул из своего стакана.

– Все хорошо, Доктор? – спросил я.

– Я хотел познакомиться с девушкой, которую любит мой сын. Как жаль, что Мине сегодня не придет!

– Если увидим вечером падающую звезду, загадаем для них что-нибудь хорошее.

– Думаю, звезд мы сегодня не увидим, дядя Кюхейлан. Твой волшебный Стамбул скоро укроется туманом.

Один за другим прогремело несколько выстрелов.

Мы не поняли, откуда они донеслись. Сначала взглянули на дома напротив, потом, перегнувшись через балконную решетку, посмотрели с высоты третьего этажа вниз, на улицу. Оживленное вечернее движение, спешащие куда-то школьники, загорающиеся один за другим фонари… Все выглядело как обычно. С соседних балконов и из окон никто не выглядывал.

– Это были выстрелы? – спросил Доктор.

– Не думаю, – ответил я, чтобы успокоить его. – Не обращай внимания. Лучше выпьем.

И я ополовинил свой стакан. Мне хотелось поскорее захмелеть. Вечернее стамбульское солнце отражалось в окнах далеких домов.

– Дядя Кюхейлан, – заговорил Доктор, – твой отец утверждал, что на небе есть мир, вроде нашего. Недавно я рассказал об этом сыну. Идея ему понравилась, но он, как всегда, стал думать не в том направлении, что я. Он сказал, что мир, подобный нашему, следует искать не вверху, а внизу. Подземелья не где-то далеко от нас, сказал он, а совсем близко. Люди там страдают, терпят боль, ищут выход. Они измождены и слабы. Поднимают головы и смотрят вверх, словно на небо. Думают о нас, взывают к нам. У каждого из нас там есть двойник. Если прислушаться, мы их услышим. Если заглянем под землю – увидим.

– Наверное, двойник моего отца в Стамбуле – твой сын. Он родился заново. Что скажешь, Доктор?

Мы одновременно рассмеялись и откинулись на спинки стульев. Мой отец умер, его сын был жив. Наш смех, желтея, тек по границе между жизнью и смертью и впадал в море, словно река. Вокруг один за другим загорались огни. Осветились дворец Топкапы и Девичья башня, а казармы Селимийе и вокзал Хайдарпаша скрывал туман. Корабли замедляли ход, их гудки звучали дольше обычного. Рыбацкие катера возвращались в гавань. Ночь и день, реальность и мечта сливались друг с другом. Все таило внутри свою противоположность: ночь несла в себе цвет грядущего дня, мечта предвозвещала новую реальность. Засыпающий крепким сном город натягивал на обнаженное тело мягкое серебристое шелковое одеяло. Но если деревня напоминает нам о детстве человечества, то город – это его зрелость, и стамбульцы по-прежнему жили в чистилище тревог, уготованном взрослым. У них не получалось смотреть на красоту так, как она заслуживает. Днем они боязливо бродили по улицам, ночью, ложась в постель, не в силах были побороть беспокойство. И забывали о том, что мечтать о красивом городе – значит мечтать о красивой жизни.

Смеясь, Доктор взмахнул рукой и едва не опрокинул графин с водой, поймал в последний момент. Вытирая мокрую руку, снова расхохотался. Желтый смех придавал всему вокруг желтоватый оттенок. Вода в графине и хлеб в корзинке пожелтели. Стулья на террасе напротив овевал желтый ветер. Чайки, возвращающиеся с моря на берег, махали крыльями в желтой пустоте. С кораблей в порту сгружали желтые грузы, опоры моста через Босфор подсвечивались желтым. Воспоминания, как всегда, были долгими, жизнь – короткой. Память Доктора переполнилась желтыми тенями. Каждый уголок города уносил его в свой уголок времени, с каждым глотком ракы оживало новое воспоминание. Ледяной цвет ракы тоже подернулся желтизной.

В дверь постучали. Мы переглянулись.

– Пришел наконец-то! – проворчал Доктор, поставил стакан на стол, не торопясь встал и отправился открывать.