– Мине Баде так обрадовалась, когда узнала, что любима… Это место в истории понравилось мне больше всего. Мне хотелось бы того же самого – узнать здесь и сейчас, что та, кого я люблю, тоже ко мне неравнодушна.
– Это не история, Демиртай, это случилось на самом деле.
– Разве все, случившееся в прошлом и ставшее предметом для рассказа, не история, Доктор? Прошлого здесь нет. Разве мы не поняли это еще много дней назад?
По примеру типичных стамбульцев мы то тосковали о вчерашнем дне, то мечтали о том, каким будет завтра, а про сегодня старались не думать. И истории выбирали такие, чтобы, с одной стороны, они повествовали о прошлом, а с другой – о будущем, превращая настоящее в мост между вчера и завтра. Нам было страшно, что мост этот обрушится и мы упадем в пустоту. Один и тот же вопрос постоянно преследовал нас: кто хозяин сегодняшнего дня, кому он принадлежит?
Издалека, откуда-то из-за железной двери, донесся резкий звук. Мы насторожились. Звук раздался снова, и на сей раз стало понятно, что это был выстрел. Должно быть, следователи пристреливали новое оружие или, разозлившись, уложили кого-то.
– «Беретта», – заметил дядя Кюхейлан, давая понять, что в огнестрельном оружии разбирается не хуже, чем в людях.
Мы ждали новых звуков. За железной дверью тянулись длинные запутанные коридоры – настоящий лабиринт. Не угадаешь, как далеко от нас стреляли. Тем временем грохнул еще один выстрел.
– Теперь браунинг, – определил дядя Кюхейлан.
Потом стало тихо.
– Время уже позднее, а никто за нами не приходит, – снова заговорил дядя Кюхейлан. – Вечереет, солнце садится. Вчера мы хотели устроить застолье с ракы, да не вышло. Может, сегодня?
Мы собирались расположиться дома у Доктора на балконе. В городе начнут потихоньку загораться огни, а мы будем перечислять районы, лежащие перед нами и вдали: Ускюдар, Кузгунджук, Алтунизаде, Саладжак, Харем, Кадыкёй
[27], остров Кыналы; будем называть мечети, узнавая их по высоте минаретов, а по автомобильным гудкам определять, где возникли пробки. Столетие за столетием люди изо всех сил старались погубить этот город. Ломали, рушили, потом громоздили друг на друга новые здания. И мы будем дивиться тому, как, несмотря ни на что, Стамбул еще держится и умудряется оставаться чарующе прекрасным.
Доктор постелил на стол белую скатерть. Принес сыр, дыню, барбунью, хумус, хайдари, поджаренный хлеб, салат. Дополнил картину тарелочками с сармой и аджикой
[28]. Посередине поставил вазу с желтыми розами, и свободного места на столе не осталось. Он налил в стаканы ракы, проверил, поровну ли, и разбавил водой. Потом сходил и включил магнитофон. Зазвучала берущая за душу песня.
– Пожалуйте к столу!
Мы подняли руки и чокнулись воображаемыми стаканами:
– За здоровье!
– За здоровье!
– Пусть это будет самый плохой день нашей жизни!
Наши руки на мгновение застыли в воздухе.
– Пусть это будет самый плохой день нашей жизни! – повторил дядя Кюхейлан, и все мы рассмеялись.
Хорошо, что мы пили не в мейхане, а у Доктора на балконе, не то могли бы побеспокоить своим хохотом людей за соседними столиками.
Внизу автомобильные гудки сливались с криками чаек, Стамбул жил своей жизнью, не обращая на нас внимания. Напротив, на открытой террасе, молодые люди пили пиво. Один из них играл на гитаре, другие пели, но их голоса до нас не долетали. На верхнем этаже соседнего дома, глядя в окно и приглаживая рукой волосы, говорила по телефону женщина. Большинство окон было не зашторено. В одном из них пожилой человек, сидя в кресле, смотрел телевизор, а рядом играли дети. Солнце опускалось все ниже, воды Босфора темнели. На пароходе, идущем из Эминоню в Ускюдар, зажглись огни. В сердцах его пассажиров жили радость и надежда.
– Зине Севда тоже вскоре подойдет, – сказал дядя Кюхейлан. – У нее было несколько дел, просила передать, что задержится.
Мы снова подняли стаканы:
– За дочь гор Зине!
Зажглись огни на Девичьей башне, и она засияла, словно жемчужное колье на шее Стамбула. Казалось, она так близко, что можно достать рукой. Глядя на башню, мы задумались, каждый о своем; песня, льющаяся из магнитофона, несла нас в медленном потоке своей мелодии.
– Теперь понятно, – заговорил Доктор, – почему нас два дня не водили на допросы, почему не пытали. В это самое время шла схватка в Белградском лесу. Крупная операция на большой территории, занявшая немало времени. Получается, наши следователи тоже в ней участвовали, а нас оставили в покое.
Дядя Кюхейлан улыбнулся:
– Стало быть, когда нам здесь стало полегче, там умирали наши товарищи. Странный мир! Теперь, когда наши мучения возобновились, в других местах, надеюсь, людям станет лучше.
Мы подняли стаканы:
– За то, чтобы другим людям стало лучше!
Пили мы немного быстрее, чем полагается, – соскучились по ракы.
Мне хотелось быть таким же веселым, как молодые люди на террасе напротив, счастливым, как женщина в окне, и умиротворенным, как пожилой человек перед телевизором. Если бы я мог выйти на улицу, то пошел бы к Галатскому мосту. Съел бы балык-экмек
[29], понаблюдал бы за лодками в Золотом Роге. Потом медленно поднялся бы по улице Юксек-Калдырым в Бейоглу и зашел бы в кино. Нередко, отправляясь туда, я выбирал не фильм, который хотел бы посмотреть, а кинотеатр, куда хотел бы пойти, его архитектуру и интерьер, связанные с ним воспоминания и получал удовольствие от любой картины, которую там показывали.
– Дядя Кюхейлан, – сказал я, – не пришло ли время дать ответ на мою загадку? Что скажешь?
– Ты прав.
Я еще раз повторил вопрос, который задала мне бабушка, живущая в крохотном геджеконду:
– Рядом с пожилой женщиной – маленькая девочка. Пожилая женщина говорит: «Это дочь моей дочери и сестра моего мужа». Ну-ка, скажи, как такое может быть?
Дядя Кюхейлан взял ломтик поджаренного хлеба, окунул в хумус. Медленно прожевал. Вытер усы тыльной стороной кисти и, поймав мой полный любопытства взгляд, усмехнулся:
– Потерпи, Демиртай, сейчас расскажу. В нашей деревне жила смуглая женщина лет сорока, при ней – светленькая девочка, ее дочь. В соседях у них был симпатичный молодой человек двадцати лет от роду. Смуглая женщина сошлась со своим соседом. Они часто забирались вместе на сеновал, а потом и поженились. Примерно в то же время в деревню вернулся отец молодого человека. Он много лет назад уехал в Стамбул на заработки и пропал. Все думали, что он или умер, или позабыл деревню. Было ему за сорок, жена его давно умерла. Он полюбил светловолосую дочь соседки и начал с ней новую жизнь. Вскоре родился у них ребенок, девочка. Смуглая женщина, ставшая бабушкой, очень обрадовалась и все свое время проводила с внучкой. Сидела и играла с ней на улице перед домом, а всех, кто проходил мимо, встречала такой присказкой: «Дочь моей дочери, мужа сестра, как увлекательна наша игра».