Мужские откровения - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Грымов cтр.№ 44

Но фильмы Александрова были сверхпопулярны. И многим нынешним режиссерам очень хочется повторить этот ошеломляющий успех. Многие сегодня пробуют сделать кино, которое охватило бы самую широкую, массовую аудиторию, все слои населения. Правда, коллеги по киноцеху при этом забывают одну важную вещь: во времена Александрова слоев не было; был один слой – рабоче-крестьянский, пролетариат. И вкусы, соответственно, были почти у всех одинаковые. А другие иметь не дозволялось. Интеллигенция, научные работники и т. д. – недаром это все довольно точно называлось «социальной прослойкой»; по-настоящему эти люди оформились в какую-то заметную группу уже после войны, в те же 50-е, 60-е годы. Александрову было легче, чем нынешним труженикам отечественного кинематографа: он совершенно четко понимал, кто его зритель, чего этот зритель хочет, что ему смешно, а чего он не поймет. Поэтому Александров, при всем его внешнем блеске и лоске, был совершенно пролетарским, народным режиссером. Народным – с маленькой буквы.

Сегодня повторить его опыт просто невозможно: мы стали слишком разными, да и само кино, опровергнув знаменитый ленинский тезис, перестало быть для нас «важнейшим из искусств». Сталин «выращивал» Александрова, потому что понимал: кино – мощнейшее орудие пропаганды. На наших глазах кино уступило эту функцию телевидению, а теперь телевизор уже проигрывает интернету.

Остается надеяться на то, что, как после Александрова появились Калатозов, Хуциев, Тарковский и весь выдающийся советский кинематограф 60-х, так и после нынешнего странного времени наступит какая-то новая эпоха. Хочу в это верить.

Связка «творец – власть» – история очень давняя. Александров оказался еще одним человеком, который показал, как она работает. И, главное, зачем она нужна. Я не берусь судить, каким человеком он был, правильно ли он поступал: я не жил при Сталине и просто не могу примерить на себя реалии того времени. Юбилеи, наверное, затем и нужны, чтобы мы просто помнили, как мы жили. Мы так жили. И прекрасно, что сегодня мы живем по-другому.

О том, что у меня не осталось иллюзий в отношении сегодняшнего российского кино, я говорил и писал многократно. И в этом смысле я не одинок: среди моих друзей и знакомых было много таких, кто в ответ на вопрос, не собираются ли они идти на «Т-34», отвечал – «Упаси Господь». Даже не посмотрев фильма, просто увидев мимоходом трейлер в сети. Это люди думающие, читающие, интересующиеся и интересные. Но я все же посмотрел этот фильм.

В случае с «Т-34» задавать вопросы режиссеру, продюсерам картины, интересоваться какими-то творческими аспектами работы нет необходимости: все, что они хотели и могли сказать, они сказали и показали. Тем более у них есть главный по нынешним временам аргумент – бокс-офис: фильм, заработавший миллиард, сегодня априори считается хорошим. У меня больше вопросов к вам, уважаемые зрители, – тем, которые проголосовали рублем за этот фильм, оставили в кассах кинотеатров этот самый миллиард: объясните мне, пожалуйста, за что вы заплатили?

Если бы я когда-нибудь решился сделать фильм о войне, у меня и в мыслях не появилось бы сделать его приключенческим блокбастером. Мне кажется, что военное кино – это драма и подвиг, это горе и счастье, это жизнь и смерть – все в одном месте, в одно время. Это война, и это не приключение. Авторы же «Т-34», наверное, решили: а ну-ка! – и попытались снять приключенческое кино. Воплощение подкачало. И в сравнении с «Т-34» даже «Пираты Карибского моря» – куда более достоверный фильм. В фэнтезийной, целиком выдуманной истории про пиратов больше правды – правды момента, характеров, развития сюжета. Но зритель, а иногда и иной критик восхищается медленно летящими в кадре танковыми болванками.

Создавая сегодня фильмы про войну, мы вроде как должны опираться на прекрасную традицию советского кинематографа – выстраданную, «вычищенную» живыми свидетельствами актеров и режиссеров-фронтовиков, слезами «Белорусского вокзала», пронзительной любовью «Жени, Женечки и Катюши», тяжелейшим климовским «Иди и смотри», не говоря уже о многих других великих картинах – «В бой идут одни старики», «Они сражались за Родину», «Отец солдата» и прочих. В этом – опора для нашей кинематографической культуры. У «Т-34» нет ничего – ничего! – общего с поименованными картинами. На «новое прочтение» тоже не тянет.

Когда американцы в годы холодной войны снимали фильмы про русских, мы смеялись, видя этих картонных персонажей – совершенно ненастоящих, пародийных, ходульных клоунов. Советское кино точно так же пародийно изображало фашистов – вплоть до «Семнадцати мгновений весны», когда Лиознова очень элегантно исправила это недоразумение, напомнив, что подвиг советского народа был не в том, что он одолел скопище придурков со свастиками на рукавах, а сильного, умного и целеустремленного врага, настоящего монстра. Так вот, в «Т-34», про который авторы заявляют, что это едва ли не документальное кино, фанерными и комедийными выглядят не только немцы – точно такими же опереточными пародиями выглядят и русские! Ничего не имею против оперетты. Я только не готов встретить этот жанр в фильме про Великую Отечественную войну.

А ведь я помню еще то время, когда «молодое и свободное» российское кино взялось за исторические сюжеты, и профессиональное сообщество активно обсуждало проблему достоверности. Граждане, прошло всего-то ничего – и сегодня уже никого не волнует проблема подбора правильных, «раньших» лиц для исторических персонажей, никто не переживает из-за маникюра у героев «из народа». На экране рвутся снаряды, небо заволокло дымом от пожарищ (заволокло неубедительно, с хромакеем напортачили – ну да ладно, кто заметит?) – а на этом фоне передвигаются по экрану люди с аккуратными модельными стрижками, качественными фарфоровыми зубами, подтянутыми пластическими хирургами физиономиями. Ну а что? Норм.

Еще одно: показывая сегодня войну как приключение, мы мало того что оскорбляем память павших – мы промываем мозги тем, кто в силу возраста не может критически воспринимать рассказы о том великом и трагическом времени. Возможно, отсюда то самое пошловато-самонадеянное «Можем повторить», набравшее популярность в последние годы. Это «можем повторить» так и просится в эпиграф к новому «блокбастеру». Хочется просить: что вы можете повторить – двадцать миллионов жертв?.. Содрогнитесь, поплачьте, прочувствовав, хотя бы отчасти, всю нечеловеческую тяжесть того времени, заполучите хотя бы один седой волос от прикосновения к той трагедии, – и только тогда, может быть, вы сможете повторить что-то похожее на великое военное кино прошлого.

Но сегодня зритель перестал плакать в кинозалах, даже на военных фильмах. А и правда: с чего бы? Авторы умудрились создать кино, в котором некому сопереживать, в котором никого не жалко. Прикольный фильмец про войну. Разок глянуть – пойдет. Лучше, если под попкорн: лишние полмиллиарда в кассу.

И получается, что плачем мы сегодня, лишь смотря новости по телевизору.

К сожалению, на наших глазах кино из категории искусства перешло в категорию бизнес-проекта. На сегодняшний день индустрия взяла верх, и маркетологи с финансистами стали учить режиссеров, как снимать кино. Процесс начался не вчера и не здесь. Все началось в Америке несколько десятков лет назад. Именно голливудские продюсеры первыми сообразили, что делать одно кино для детей, другое – для подростков, а третье – для молодых людей – это не так выгодно, как производить продукт (именно коммерческий продукт, по всем признакам и свойствам), ориентированный на широкую возрастную аудиторию – то «безвозрастное» кино, которое сегодня делается так, чтобы на него шли зрители в диапазоне от 6 до 35. Американцы первыми поняли, что взрослого, рассуждающего человека труднее обмануть. Молодого человека обмануть легче. А значит – заработать на нем. Они нацелились на молодежную аудиторию, мимоходом обескровив и уничтожив детское кино как жанр. И убийцей детского кинематографа стал Уолт Дисней. Он просто раздвинул возрастные рамки аудитории, для которой производил свою продукцию. Мне кажется, имело значение еще и то, что культ успеха, которым жил и живет западный мир, автоматически отодвинул на обочину тех зрителей, кто имеет меньше шансов добиться этого самого успеха просто в силу возраста, – то есть взрослых и пожилых людей.