Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра - читать онлайн книгу. Автор: Джон Краули cтр.№ 85

Позади этого участка холм поднимался выше, а на вершине стоял белый дом с двумя печными трубами. Землю вокруг него вспахали и засеяли, никого там не было видно, только во дворе пощипывала траву запряженная в небольшую повозку худая серая Лошадь с черными шорами на глазах. Из дому вышли две женщины: одна – в белом, молодая, как показалось Дарру, и светловолосая, другая – седая, в черном. Молодая сошла с крыльца, хотя та, что в черном, попыталась ее удержать, – и пошла с какой-то сонной уверенностью к маленькому кладбищу. Дарр почувствовал, что двое бойцов тянутся к ней, но не могут сделать ни шагу.

И вот они, все трое, неподвижны, а между ними – кладбище и ручей. И Ворона смотрит на них.

Двое мужчин – ее брат и муж, и она подозревает, даже знает, что оба они мертвы, но не получила о том никаких известий, не знает, где они были. Их тела никогда не привезут домой, не положат рядом с ее родителями и первым ребенком. В кармане ее фартука лежат фотографии обоих, – быть может, к ним они тянутся так же сильно, как и к ней самой. Портреты обычно стоят на каминной полке, но время от времени она берет их с собой. Другая женщина, в черном, – мать ее мужа.

Я знаю все это о ней, хотя Дарр Дубраули тогда не знал; я знаю даже больше того. Знаю, что в тот год она часами стояла у окна, глядя на маленькое семейное кладбище, и записала свои чувства вороньим пером:

Она знает, что оболочку тела мы оставляем по смерти и без нее отправляемся к новому жилищу; что где-то Смерть отделила сущности ее мужа и брата так же, как фотоаппарат впитал их и запечатлел на стекле, где они никогда не изменятся; где бы, на каком бы поле они ни лежали, больше вреда им уже не причинить.

Все это она знает, но ничто не способно ее утешить, потому что она не может коснуться их мертвых лиц, смахнуть волосы со лба, омыть тела, завернуть их в чистое полотно и уложить в землю, куда она сама сойдет однажды, чтобы вновь уйти. Если она не может уложить их в землю, попрощаться с ними у этой двери, то не может и в себе дать им покой. Словно она носит под сердцем мертвое дитя, которое никогда не родится. А сейчас, весной, она чувствует, как их сущности, их души, личности возвращаются туда, где им до́лжно лежать, оттуда, где им удалось наконец отделиться от земли и мира, чтобы уйти дальше. Им нужна ее помощь, но она ничем не может помочь.

Через некоторое время – не долгое, но и не короткое – оба мужчины исчезли, несмотря на тоску и стремление, словно даже такое существование им было сложно поддерживать. И она поняла, и Дарр Дубраули понял, что перед ее глазами теперь – ничто.

Из многих Людей в рассказах Дарра Дубраули она единственная, о ком точно известно, где и когда она жила и умерла. Я знаю ее имя, хотя Дарр Дубраули так его и не узнал. Мне его назвала моя мать. Она, как и многие другие, слышала его в устах живых и мертвых.

Дарр Дубраули так и не вернулся в надел, который держал в земле, называемой Будущим, и к стае, которую туда привел. Вороны нового края сперва остерегались его и даже прогоняли, но со временем привыкли и оделили некоторым почетом. Пусть они и смеялись над его похвальбой, но Дарр заметил, что почти все местные Вороны носят его давнее изобретение – личное имя, либо взятое у родителей или их давних предков, либо полученное недавно по какому-то деянию или удивительному случаю: Рен Наперстянка, Ке Ливень, Жирок, Ослиная Кожа, Гра Криволап. Дарра они называли Белощек по рассказу о встрече с Белой Совой, которому, разумеется, никто не поверил. Но он не вернулся в старые владения вовсе не из-за На Вишни, не из-за своей неудачи в Имре внутри Ка, а потому, что теперь он застрял в Имре внутри Имра: его удержали мертвые, которых он увидел в тех землях, куда залетел, и не мог перестать видеть.

Осень. Дарр Дубраули и другие Большие – Ке Ливень, Ослиная Кожа и прочие – вечером повели большой отряд на ночевку. Они пролетали над амбарами и желтыми полями, следовали за чистой полосой реки по долине; промчались над белым домом, чьи мертвецы лежали на участке за забором, куда стремились те двое бойцов. Воронам он был неинтересен, они его и не заметили. Но в глазах Дарра Дубраули дом казался светлее и больше остальных; он мерцал вечером и на рассвете на фоне темной земли, словно заря коснулась его, но не земли, на которой он стоял: дом в этом мире, но не из него. Женщину он тоже видел – на крыльце: она в белом, светлые волосы спутаны, на плечах – темная шаль; мальчик рядом с ней злится и упрашивает ее – чего хочет? Дарр оторвался от остальных и спустился ниже, к ней, крикнул и даже сам не понял, что крикнул. Она оторвала руки мальчика от своих юбок и подошла к перилам крыльца, положила на них ладони и подняла лицо к небу, но не смотрела ни на Ворон, ни на что другое: в этом Дарр был уверен. И все же чувствовал, что она ищет.

Анна Кун. Дочь или внучка иммигрантов из Германии. О ней наверняка сохранились письменные свидетельства, и если бы я мог, поехал бы в архивы, где они хранятся, нашел бы письма, написанные или продиктованные ею, и крошечные сборники ее стихов, составленные ее друзьями и последователями. Все это мне теперь не по силам, а источники, до которых прежде можно было добраться откуда угодно, теперь по большей части закрылись, спутались или иным способом пришли в негодность. Да и в любом случае отсюда я бы до них не смог дотянуться. Об Анне Кун я знаю от моей матери, из редких страниц в книгах, которые она сохранила, – а еще из свидетельства Вороны. Мать бы ничуть не удивилась, что таким образом Анна обратилась ко мне. Она и была с тобой, сказала бы мать, уже давным-давно.

В юности соседи знали Анну как сомнамбулу: она ходила во сне. Много было знаменитых сомнамбул в годы перед Гражданской войной: они вдруг появились по всей Республике и проявили удивительные способности. Возможно, их было много во все времена, но в те годы они казались вестниками и воплощением чего-то нового – окном в невидимый мир. Они вставали и шли по темным тропам в ночных рубашках (почти все были женщинами, насколько я понимаю) или накрывали ночью на стол, готовили для невидимых гостей, словно сон пробуждал в них иные чувства, позволял им увидеть скрытое днем, слышать беззвучное, осязать симпатические вибрации, недоступные телесным нервам. Другие никуда не ходили, а, лежа всю ночь в постели, проповедовали голосами, непохожими на дневные, отвечали на вопросы, рассказывали о любви Божьей и жизни после смерти, но утром не могли вспомнить ничего.

Анна Кун не говорила во сне, не проповедовала – она вообще мало говорила, судя по всему. В темноте она смотрела в зеркала, читала Библию, но, рассказывая впоследствии о днях, когда ходила во сне, в основном вспоминала о том, что говорили ей. Зрение у нее всегда было слабое, на уши она полагалась больше, чем на глаза. Говорила, что всегда искала дорогу на слух и на слух узнавала места, куда приводили ее ноги. «Те Чертоги и Сады я знаю лишь по Слуху, не вижу их, но, слыша, зрю, хоть и не ведаю, могу ли полагаться на услышанное, – и мню, что Реальность должна превосходить все, что только может вообразить мой разум». Чем больше она старалась увидеть, тем более смутными являлись ей пути и места.