Роза ветров - читать онлайн книгу. Автор: Урсула Ле Гуин cтр.№ 168

— Все время нужно следить, чтобы вода полностью покрывала его ступни, — сказал он Макали.

— Но ведь он тогда, наверное, замерзнет? — неуверенно спросила она. Хамид не ответил.

Ее встревоженный, испуганный вид разозлил его. И он вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

Вечером, когда он снова туда вернулся, Макали сообщила:

— Ему стало гораздо легче дышать.

Ну, еще бы! — подумал Хамид, прижимаясь ухом к груди больного и понимая, что теперь уже тот делает всего один вдох в минуту.

— Хамид-дем, — услышал он ее голос, — я тут… кое-что заметила…

— Вот как?

Он и сам не ожидал, что голос его прозвучит столь насмешливо и враждебно. И она, конечно, тоже обратила на это внимание. И оба вздрогнули. Но она уже начала говорить и остановиться не могла.

— Его… — снова начала она, — в общем, мне показалось… — И она совсем откинула простыню с тела мужа, обнажив его гениталии.

Пенис был почти неотличим от яичек и коричневой зернистой кожи паха; казалось, он потонул в мошонке, словно желая вернуться к тому неразделимому единству, какое бывает у новорожденных.

— Да, — с равнодушным видом кивнул Хамид, хотя и был, к своему удивлению, потрясен этим зрелищем до глубины души. — Этот… этот процесс развивается… как того и следовало ожидать.

Макали робко посмотрела на него поверх распростертого тела мужа.

— Но… не мог бы ты?…

Некоторое время он стоял молча. Потом все же заговорил:

— Похоже, что… Насколько я знаю, в таких случаях — ну, при очень сильном повреждении всей системы внутренних органов, всего тела… — он умолк, подыскивая понятные ей слова, — … при таком ранении или после страшного потрясения, горя… но в данном случае именно при ранении, почти смертельном… точнее, при таком, которое почти наверняка оказалось бы смертельным, если бы не послужило толчком к началу этого процесса, к развитию некоей врожденной способности… предрасположенности…

Макали стояла совершенно неподвижно, по-прежнему глядя прямо на него, так что все «ученые» слова как-то съеживались у него во рту, превращаясь в бессмыслицу. Он опустил глаза и ловким, профессионально ласковым жестом приподнял сомкнутые веки Фарре.

— Посмотри! — сказал он ей.

Она, затаив дыхание, склонилась над мужем и увидела меж век его слепой глаз — без зрачка, без радужки, без белка — блестящий, как полированная, безжизненная, коричневая бусина.

Когда ее тяжкие вздохи переросли в сдерживаемые рыдания, Хамид наконец не выдержал и взорвался:

— Но ты же знала, наверняка знала! Ты знала, когда выходила за него!

— Знала, — сказала она каким-то ужасным голосом — на вдохе, со всхлипом.

У Хамида по рукам поползли мурашки, волосы зашевелились на голове. Он был не в силах поднять на нее глаза. И осторожно опустил приподнятое веко больного, тонкое и неподвижное, похожее на сухой листок.

Макали отвернулась и медленно отошла в самый дальний, темный конец этой большой продолговатой комнаты.

— Они смеются над этим, — донесся из полумрака ее голос, глухой, суховатый — он никогда не слышал, чтобы она говорила таким голосом. — Там, на материке, в столице, люди смеются над этим, верно ведь? Там болтают всякую чушь о деревянных людях, о дубиноголовых Старых Островитянах. А здесь над этим никто не смеется. Когда он женился на мне… — Макали повернулась лицом к Хамиду, вышла в пятно теплого вечернего света, лившегося в единственное не закрытое ставнями окошко, и ее белые одежды словно вспыхнули, засветились. — Когда Фарре из Сандри, Фарре Старший, стал за мной ухаживать, а потом женился на мне, люди на моем родном Широком острове предупреждали меня: не делай этого, а ему то же самое говорили здешние люди. Выходи замуж за такого же человека, как ты сама, бери в жены такую же, как ты сам. Но разве нас тогда это заботило? Ему было все равно, да и мне тоже. Я не верила! И ни за что бы не поверила! Но, приехав сюда, я увидела… те деревья, в роще, старшие деревья — ты же был там, ты сам их видел! А ты знаешь, что у них есть имена? — Она умолкла, задыхаясь от сдерживаемых рыданий, и, вцепившись в спинку стула, принялась раскачивать его из стороны в сторону. — Он привел меня туда и сказал: «Это мой дед, — она явно пыталась подражать хрипловатому голосу мужа. — А это Аита, бабушка моей матери. А Дорандем стоит здесь уже четыреста лет…»

Голос у Макали сорвался.

— Мы не смеемся над этим, — сказал Хамид. — Для нас это что-то вроде легенды… нечто такое, что может оказаться и правдой… некая тайна! Кто они… эти старшие? Что заставляет их меняться?… Как это происходит?… Доктор Сейкер послал меня сюда не только для того, чтобы ухаживать за больным и быть полезным его семье. Он хотел, чтобы я кое-что узнал. Проверил. Подтвердил кое-какие данные. Выяснил, как происходит этот процесс…

— Этот процесс… — эхом откликнулась Макали и снова подошла к постели больного. А потом, глянув на Хамида поверх безжизненного, как бревно, тела, спросила тихим хрипловатым голосом, положив обе руки на живот:

— Что я ношу в себе?

— Ребенка, — не колеблясь, ясным голосом ответил Хамид.

— Какого ребенка?

— А это имеет значение? Она промолчала.

— Это такой же твой и его ребенок, как ваша дочь Иди. Ты знаешь, что она за ребенок?

И Макали не сразу, но ответила:

— Она такая же, как я. У нее не янтарные глаза.

— А если б они были янтарные, ты разве меньше бы ее любила?

— Нет, конечно.

И она надолго умолкла. Стояла, смотрела сперва на мужа, потом в окно, потом вдруг подняла глаза и посмотрела прямо на Хамида.

— Значит, ты приехал, чтобы об этом узнать, — твердо сказала она.

— Да. И оказать ту помощь, какая в моих силах.

Она кивнула:

— Спасибо.

И он, согласно здешнему обычаю, приложил руку к сердцу.

А Макали заняла свое прежнее место у постели больного и глубоко, но очень тихо вздохнула, так тихо, что он с трудом этот вздох расслышал.

С трудом разлепив губы, Хамид воскликнул — но лишь про себя: «Он слеп и глух, он ничего не чувствует! Он не знает, здесь ты или нет. Он — просто бревно, кусок дерева, и тебе нет нужды так мучить себя, без конца бодрствуя у его постели!» Так и не произнеся вслух ни одного из этих слов, он снова сжал губы и продолжал молча стоять возле нее.

— Долго еще? — спросила она своим обычным тихим голосом.

— Не знаю. Та перемена… произошла очень быстро. Так что, наверное, теперь уже скоро.

Она кивнула. И положила руку на руку мужа, поглаживая своими легкими теплыми пальцами его продолговатую, сильную, безжизненную кисть.

— Однажды, — сказала она, — он показал мне пень одного из старших, того, что рухнул давным-давно.