Хранительница книг из Аушвица - читать онлайн книгу. Автор: Антонио Итурбе cтр.№ 41

— Какая несправедливость: у бесстыдных шлюх, готовых раздвинуть ноги в угоду любому влиятельному мужику в лагере, мыло есть, а достойные женщины должны стирать одной мутной водичкой! — произносит одна.

Одобрительный гвалт замотанных в платки женских голов поддерживает высказанное мнение.

— Достоинство пропало, — говорит другая, — ни к чему уважения нет.

— Стыдоба, — вступает еще один голос, говоря достаточно громко, чтобы Алиса услышала.

Девушка яростно трет белье, как будто глицериновым мылом можно отстирать людскую злобу, и вскоре бросает работу, так и не достирав, не решаясь поднять голову, униженная, не в силах защищаться. Уходя, она оставляет кусок мыла на полочке. Сразу несколько женщин бросаются к мылу, и завязывается перебранка с толчками и руганью.

Алиса настолько пристыжена и расстроена, что не хочет видеть свою маму и решает пойти в блок 31. Двери бараков всегда должны быть открыты — таково правило. Когда Алиса входит, на пол падает металлическая плошка с винтиками. Дело рук Хирша — это он придумал такой способ узнавать о нежданных визитах в барак в неурочное время. Старший по бараку выходит из своей комнаты и видит перед собой дрожащую Алису.

— Что с тобой, детка?

— Меня ненавидят, пан Хирш!

— Кто?

— Все эти женщины! Они оскорбляют меня за то, что я — подруга Руди Розенберга! Хирш кладет руки ей на плечи, содрогающиеся от неудержимого плача.

— Эти женщины не тебя ненавидят, Алиса. Они тебя даже не знают.

— Нет, меня! Они мне наговорили таких ужасных вещей, а я даже не смогла ответить им так, как они того заслуживали.

—Ты все правильно сделала. Когда собака злобно лает на чужака или даже кусает, то делает это не из ненависти, а из-за страха. Если ты когда-нибудь окажешься перед таким злобным псом, ты не должна ни убегать, ни кричать, иначе только напугаешь его еще больше, и он тебя покусает. Ты должна оставаться невозмутимой и разговаривать с ним очень спокойно, чтобы он перестал бояться. Они напуганы, Алиса, они ярятся из-за того, что с нами делают.

Алиса понемногу успокаивается.

— Тебе бы нужно белье повесить сушиться.

Алиса кивает и собирается поблагодарить, но он рукой останавливает ее намерение. Не нужно ни за что благодарить. За своих людей отвечает он. Его ассистенты — его солдаты. А солдат никогда не говорит «спасибо». Он и честь отдает, и приветствует — по уставу. Больше ничего и не требуется.

Когда Алиса уходит, Хирш оглядывает безмолвные табуретки и увешанные детскими рисунками стены и снова уединяется в своей каморке. Но в действительности барак не пуст. Кое-кто был молчаливым свидетелем всей сцены, примостившись на корточках за поленницей в дальнем конце барака.

Отец уже несколько дней как простужен, его простуда никак не проходит, и мама настояла на том, чтобы уроки под открытым небом были отменены. Поэтому Дита несет теперь по вечерам вахту в своем тайнике — дальнем углу за поленницей. Она ждет следующего появления эсэсовца — тайного контакта Хирша, но до сих пор ее ожидание ни к чему не привело. Если она не может никому доверять, то секреты Хирша придется разоблачать ей самой. Несколько раз Хирш выходил из своей комнатки делать упражнения — наклоны, отжимания, серию для мышц живота. Или принимался поднимать табуретки, используя их вместо гантелей. И в это время ей приходилось сжиматься в комочек и сидеть в своем укрытии тихо-тихо. Как-то навестить Хирша пришла Мириам Эделыи- тейн, кроме этого — ничего. Дита скучает по своим разговорам с Маргит, которой, как ей известно, иногда удается посидеть и поболтать с Рене.

Хирш, уверившись в том, что в бараке никого, кроме него, нет, выключает свет, и все погружается в темноту. Дита по-прежнему ежится, стараясь согреться. Дрожь, сотрясающая ее тело изнутри, вызывает в памяти образы тех легочных пациентов санатория «Берггоф», которые по ночам устраивались в шезлонгах лицом к Альпам, чтобы сухой холод горного воздуха изгнал из их пораженных туберкулезом легких лишнюю влагу. В последние недели в концлагере ей с трудом удавалось так же самозабвенно отдаваться чтению, как в Терезине, когда она читала «Волшебную гору». Книга эта оказала на нее такое влияние, что персонажи романа стали частью ее воспоминаний.

Ганс Касторп, приехавший повидать своего кузена и поначалу намеревавшийся провести в санатории всего пару дней, в итоге застрял там на несколько месяцев. И даже когда кузен Иоахим решает, несмотря на возражения врачей, возвратиться домой и возобновить свою военную карьеру, Ганс покорно остается в этом специфическом микрокосмосе санатория с его отставными священниками, обильными обедами и незначительными ежедневными ритуалами, которым едва удается разнообразить дремотную рутину. Однако даже при этом внешне безобидном и вялом течении курортной жизни туберкулез не дремлет, то и дело оставляя пустыми стулья за обеденными столами и растекаясь смертельным холодком по коридорам.

Дите «Берггоф» напоминает гетто. Там жилось лучше, чем в Аушвице. То место было гораздо менее жестоким и жутким, чем фабрика страданий, в которой они теперь пытаются выжить. Хотя в действительности Терезин если и был санаторием, то таким, в котором никто не выздоравливал.

Касторп приехал на несколько дней, но провел там месяцы, а потом и годы. А когда он высказал наконец намерение покинуть санаторий, доктор Беренс обнаружил у него небольшой очаг в легких, и ему пришлось остаться. Когда Дита читала роман, она уже около года жила в Терезине и не имела ни малейшего понятия о том, когда сможет выйти за пределы этого города-тюрьмы. Хотя, учитывая слухи, доходившие из лежащего вокруг городских стен большого мира, — о том, что нацисты безжалостно идут по Европе войной, унесшей уже миллионы жизней, о концлагерях, куда свозят евреев в целях истребления, — в ее голову в конце концов пришла мысль, что стены Терезина, держа их взаперти, в то же время служат защитой от внешнего мира. Точно так же, как это происходило с Гансом Касторпом в санатории «Берггоф», который ему уже не хотелось покидать, чтобы не встретиться лицом к лицу с вызовами своей эпохи.

Ее работа в огородах за городскими стенами сменилась на более легкую — в пошивочной мастерской по производству военной формы. И по мере того как шло время и ее мама теряла свойственную ей энергию, а папа все реже и реже делал остроумные замечания, Дита все читала и читала. История Ганса Касторпа не отпускала, и она неотступно следовала за героем вплоть до кульминационного в его жизни момента: карнавальной ночи, когда он, воспользовавшись свободой, предоставлямой маской, решается заговорить с мадам Шоша, прелестной русской дамой, в которую герой отчаянно влюблен, хотя до той поры ему ни разу не случилось обменяться с ней ни словом, за исключением пошлых приветствий. В застойной и при этом в высшей степени церемонной атмосфере, царившей в «Берггофе», Ганс дерзнул-таки в шуме и сутолоке карнавала обратиться к ней на «ты» и назвать Клавдией. Дита прикрывает глаза и вновь переживает тот момент, когда он, и это так романтично, преклоняет пред ней колени, чтобы галантно и страстно признаться в своей пылкой любви.