Дочь часовых дел мастера - читать онлайн книгу. Автор: Кейт Мортон cтр.№ 36

Дрожащими руками Элоди прокрутила веб-страницу до конца и ткнулась в пометку «Контакты». Открылась новая фотография, где дом был снят в ином ракурсе, и Элоди увеличила ее на весь экран. Скользнув взглядом по саду, по кирпичному фасаду за ним, по слуховым окнам под островерхой крышей, она затаила дыхание…

И тут картинка исчезла, сменившись оповещением о входящем звонке. Звонок был международным – Алистер, – но Элоди, сама не зная зачем, нажала кнопку отмены и смахнула оповещение с экрана, чтобы опять вернуться к снимку дома. Увеличила картинку еще больше, прицелившись в одно конкретное место, пригляделась – и точно, вот же он: флюгер с изображениями луны и солнца!

Значит, Рэдклифф рисовал свой собственный дом, укрытый в собственной излучине реки, и одновременно это был дом из сказки, которую рассказывала ей в детстве мать, и дом, где Тип жил с семьей в эвакуации во время Второй мировой. Семья Элоди была каким-то образом связана и с домом Рэдклиффа, и с той тайной, к которой она случайно прикоснулась на работе. Странно, пожалуй, даже невероятно, и все же это было так, ведь Тип, сколько бы он ни отнекивался, явно узнал ту женщину по имени Лили Миллингтон.

Элоди взяла в руки фото в рамке. Кем она была? Как ее звали по-настоящему и что с ней все-таки случилось? По непонятным причинам Элоди вдруг ощутила отчаянное, жгучее желание найти ответы на эти вопросы.

Она опять пробежала пальцами по краю рамки, ощупала еле заметные царапины. И вдруг заметила, что задник с ножкой-подставкой не совсем плоский, не такой, как передняя часть. Повернув рамку тыльной стороной вверх, она поднесла ее к глазам, чтобы та оказалась прямо на уровне зрачков; и точно, выпуклость, небольшая, но заметная. Элоди слегка надавила на нее кончиками пальцев. Ей лишь кажется или там действительно что-то есть, какая-то небольшая подушечка?

По тому, как учащенно забилось ее сердце, Элоди, с ее тренированным чутьем охотника за сокровищами, поняла, что не ошиблась, и, хотя это было против правил, завертела головой в поисках того, чем можно вскрыть рамку, не оставив на ней следа. Потом потянула за уголок липкой ленты, которой когда-то проклеили тыльную сторону, и та подалась, – видимо, лента давно утратила липкость и держалась на месте только по привычке. Внутри обнаружился клочок бумаги, свернутый вчетверо. Одним уголком он был вставлен в нижний край. Элоди аккуратно высвободила его, развернула и сразу поняла – листок очень старый.

Это было письмо, написанное красивым летящим почерком, и начиналось оно так: «Мой дорогой, любимый и единственный Дж, то, что я скажу тебе сейчас, – мой самый большой секрет…» У Элоди даже дух захватило: вот, наконец голос той самой женщины в белом. Скользнув глазами по строчкам, она уставилась на украшенную парой завитушек-инициалов подпись: «Вечно тебе благодарная и неизменно любящая тебя, ББ».

Долгое время, до того как Ассоциация историков искусства открыла здесь музей и до того как появился нынешний гость, в доме никто не жил. Приходилось лишь изредка довольствоваться компанией ребятишек, которые в будние дни прибегали сюда и забирались в окна первого этажа, чтобы показать своим друзьям, какие они храбрые. Иногда я им подыгрывала, если была в духе: громко хлопала дверью или скрипела окном, – и тогда они с визгом, толкаясь и мешая друг другу, бросались наутек.

Я давно уже соскучилась по настоящему жильцу. За прошедший век здесь побывало не много людей и еще меньше – тех, к кому я привязалась, но были среди них и такие вот, особые. А теперь я вынуждена каждую неделю терпеть наплыв разных зазнаек и чинуш, да еще выслушивать, как они бесцеремонно препарируют мое прошлое. Туристы, те, наоборот, чаще говорят об Эдварде, только называют его то «Рэдклифф», то «Эдвард Джулиус Рэдклифф», словно какого-то старого зануду. Люди забывают, сколько ему было лет, когда он жил в этом доме. Он едва отпраздновал свой двадцать второй день рождения, когда мы решили смыться из Лондона. А эти так серьезно и глубокомысленно разглагольствуют об искусстве, глядят в окна и, показывая на реку, добавляют:

– Вот тот вид, который вдохновил его на пейзажи верховий Темзы.

Фанни тоже интересует многих. Она стала настоящей трагической героиней – вот уж во что не поверил бы ни один человек, знавший ее при жизни. Люди все время ломают голову над тем, где произошло «это». В газетах о случившемся писали туманно, отчеты противоречили друг другу; и хотя в доме в тот день было немало людей, никто из них так и не рассказал ничего конкретного, и все подробности канули в Лету. Сама я ничего не видела – меня в тот момент не было в комнатах, – но гораздо позднее, по какому-то капризу судьбы, смогла прочитать полицейские отчеты. Один из моих прежних жильцов, Леонард, где-то раздобыл хорошие, контрастные копии, за чтением которых мы с ним провели не один тихий вечер. Правда, все в них оказалось чистой воды выдумкой, но так уж тогда делались дела. А может быть, и сейчас не лучше.

Портрет Фанни работы Эдварда, тот самый, где она изображена в зеленом бархатном платье и с изумрудом в форме сердца на фоне глубокого бледного декольте, привезли сюда, когда ассоциация надумала пускать в дом туристов. Теперь он висит на стене в спальне второго этажа, как раз напротив окна, за которым видны сад и тропинка, ведущая к сельскому кладбищу. Иногда я думаю: интересно, что сказала бы об этом сама Фанни? Она была такой впечатлительной и совсем не хотела жить в спальне, окно которой глядело чуть ли не прямо на могилы.

– Это всего лишь сон, только другой, вот и все, – так и слышу я голос Эдварда, который пытается ее успокоить. – Просто мертвые спят очень долго.

Иногда туристы подолгу стоят перед портретом Фанни, сравнивая его с картинкой в путеводителе. Некоторые говорят, что, мол, она была красивой и богатой и надо же, прожила так мало; другие ломают голову над тем, что здесь тогда произошло. Но чаще всего люди просто качают головами да вздыхают, довольные; в конце концов, недаром размышления над чужой бедой испокон веку были любимым развлечением человечества. Вот и они без конца перемалывают одно и то же: отец Фанни и его деньги, ее жених и его разбитое сердце, письмо, которое она получила от Торстона Холмса за неделю до смерти. Мне это понятно: стать жертвой убийства – значит обрести бессмертие. (Правило распространяется на всех, кроме круглых сирот в возрасте десяти лет, живущих на Литл-Уайт-Лайон-стрит – в их случае стать жертвой убийства означает просто перестать существовать.)

Ну и конечно, туристы много говорят о «Синем Рэдклиффе». Иные прямо до хрипоты спорят о том, куда он мог деться.

– Вещи не исчезают просто так, – приговаривают они значительно, вытаращив глаза.

Иногда говорят и обо мне. За это мне следует поблагодарить Леонарда, моего молодого солдата, ведь это он написал книгу, где первым назвал меня возлюбленной Эдварда. До него я была всего лишь натурщицей. Книгу тоже можно купить здесь, в магазине подарков. Иногда я вижу его бледное лицо, которое смотрит на меня с оборота обложки, и тогда вспоминаю, как он жил в этом доме и как ночами громко звал «Томми».