«Дорогая Мила, – пишет он, – доставили ли мой подарок вовремя, ко дню рождения Оливии? Я просил твою мать не забыть заказать его заблаговременно, с большим запасом, чтобы удивить вас обеих. Поскорее сообщи, понравилось ли Оливии. Может, пришлешь мне фотографию Ливви в подарочке?»
Оторвавшись от письма, человек поднимает лицо к маленькому окошку. Снаружи темно и дождь. Наверное, воздух холодный, свежий…
«Очень надеюсь лично присутствовать на следующем дне рождения Ливви. Это ведь не исключено. Я очень хочу верить в такую возможность. Слушание через пять дней, в четверг, перед обеденным перерывом, то есть статистически у меня в этот раз больше шансов. Пожалуйста, подумай обо мне в это время и пожелай мне удачи. Я изменился, я теперь совсем другой человек, Мила, я им это докажу, и когда…»
– Еще одна ступня найдена на берегу моря Селиш…
Как ужаленный, человек повернулся к телевизору и уставился на изображение замурзанной кроссовки во весь экран. Бледно-лиловая, детская. Внутри что-то серо-желтое, вроде грязного воска. В грудь просочились ледяные струйки. Бросив ручку, человек схватил пульт и прибавил звук, слушая рассказ тележурналистки, как возле дамбы у паромной переправы в Цавассене нашли кроссовку для маленькой девочки, девятого размера и на левую ногу. Во рту у него разом пересохло.
– …Однако нашему телеканалу удалось выяснить, что такие «Ру-эйр-покет» с высоким верхом выпускались только с восемьдесят четвертого по восемьдесят шестой год…
Звуки сливаются, изображение начинает рябить. Человек с силой зажмуривается и открывает глаза. Камера уже переключилась на тележурналистку. Он пытается справиться с вставшим в горле комом, не в силах остановить стремительно раскручивающиеся воспоминания.
Топот маленьких ног. Мельканье розового и фиолетового. Сочная зеленая трава… Солнечные зайчики, трели смеха… Напевный детский стишок…
Крики. Повсюду кровь. Ловушки для крабов.
Рыбы, поедающие плоть…
Время растягивается, как эластик. Человек уже не слышит телевизор: перед ним, будто выжженные на сетчатке негативом, глаза ребенка – чистые, серые, круглые и сияющие от восторга, когда она открывает коробку и видит новенькие кроссовки, бледно-сиреневые «Ру-эйр-покет», обернутые тонкой шелковистой бумагой.
«Но это невозможно, этого не может быть! Спустя столько лет… Только не перед слушанием о моем условно-досрочном освобождении! Это совпадение. Это наверняка совпадение!»
На экране уже другой журналист рассказывает о палаточном лагере демонстрантов в центре Ванкувера. Человек встает, подходит к раковине и открывает кран, пустив горячую воду и дождавшись почти крутого кипятка. Он умывается, с силой, не жалеючи, растирая лицо. Едкое тюремное мыло щиплет глаза. Выключив воду, человек, схватившись за раковину, медленно поднимает глаза к небьющемуся зеркалу, привинченному к стене. Из зеркала на него глядит лицо. Это не он – не то лицо, которое он привык представлять, думая о себе. У человека в зеркале цвет лица желтоватый, нездоровый, особенно на фоне красной тюремной рубашки. Обвисшие веки в морщинах – кожа по краям совсем вялая, но глаза еще способны видеть давние-давние события. И сейчас они видят темную тень, маячащую за спиной человека в зеркале. Тень, от которой ему не убежать и не забыть, как ни старайся.
«Это ничего. Успокойся. Для меня это разницы не сделает. Это совпадение».
Глава 12
Энджи пришлось не один раз сходить в подземный гараж, пока она перенесла в квартиру заветные коробки и продукты, купленные по дороге домой. Наконец она захлопнула дверь ногой и опустила увесистую ношу на пол, вздрогнув от боли в поврежденной пулей мышце. Потирая плечо, она смотрела на коробки, стоявшие у ног.
«Дело неизвестной из Сент-Питерс № 930155697—2, коробка № 1».
«Дело неизвестной из Сент-Питерс № 930155697—2, коробка № 2».
Энджи наконец поддалась нетерпеливому любопытству, запирая дверь и стягивая дождевик. Лучше сосредоточиться на нераскрытом деле тридцатилетней давности, чем решать, доставать ли полицейскую форму и являться к одиннадцати в отдел связей с общественностью. А еще это отвлекало от мыслей об Антонио, от искушения рвануть в «Лис» на охоту, от угрюмого самоедства по поводу несостоявшегося дня рождения в «Голове короля» и сомнений, надо ли вообще продолжать встречаться с Мэддоксом.
Сбросив куртку и сапоги, Энджи включила свет во всей маленькой квартирке и отвернула кран газового отопления. Она натянула теплые легинсы, флисовый свитер, толстые носки и угги, но холод все равно не желал уходить, словно внутри тянуло пронизывающей сыростью из мрака прошлого, которую не вывести, пока не найдутся ответы.
Протерев кухонный стол с хлоркой, Энджи накрыла его плотной пленкой, рулон которой купила в строительном магазине вместе с ламинированными панелями четыре на четыре фута, клеевым пистолетом и упаковкой ярких маркеров. В идеале коробки следовало вскрывать в лаборатории или иной стерильной среде на случай, что в них сохранились биологические следы, пригодные для анализов, но порядок передачи и хранения вещественных доказательств был давно нарушен: Арнольд Войт, по словам его вдовы, не однажды открывал коробки у себя дома – и он, и члены его семьи могли невзначай занести что угодно. Кроме того, коробки хранились в подвале, наверняка сыром. Какие бы вещдоки в них ни находились, суд их уже не примет.
Однако, если есть хоть что-то для повторного анализа, это может вывести ее на след, а новые улики, которые непременно обнаружатся в ходе расследования, уже можно будет использовать в суде. Энджи мыслила как сыщик – ей требовались не только ответы, но и возмездие негодяям со стороны закона. С маленькой «Джейн Доу» – с ней, с Энджи – поступили ужасно. Вооруженные мужчины гнались по заснеженной улице за молодой женщиной с длинными темными волосами. Возможно, это была ее мать. Малютке резанули по лицу чем-то острым – ее платье и даже матрац в бэби-боксе оказались залиты кровью, а на кофте, которой укрыли ребенка, нашлись сравнительно свежие следы мужского семени. Свидетели слышали выстрелы, визг покрышек – возможно, от фургона, который скрылся от больницы на большой скорости, увозя пойманную темноволосую беглянку, не исключено, что уже мертвую.
Единственное утешение – темноволосая женщина спасала девочку, не жалея себя. Значит, она ее любила.
Малютку не бросили, не подкинули чужим людям – ее старались защитить.
Привязав уголки пластиковой «скатерти» к ножкам стола, Энджи отступила, оглядев результат. Импровизированный штаб расследования начинал обретать очертания. С усилием приподняв коробки, Энджи водрузила их на подготовленный стол и начала освобождать стену от фотографий и картин. Аккуратно, но быстро Энджи подогретым клеем крепила на стену меламиновые листы, чтобы получилась огромная маркерная доска для изображения места преступления. Как потом отдирать меламин, Энджи решила пока не думать.
Пока клей высыхал, она отодвинула письменный стол к другой стене, включила компьютер и открыла файл, где сохранила те немногие статьи, которые удалось отыскать в Интернете. Вообще она планировала не однажды наведаться в Ванкувер и посидеть в городской библиотеке, просматривая микрофильмы с копиями старых газет.