— Но кому тогда? — выдохнул Алеша, и Нина заявила:
— А представить, что я принадлежу только себе, вы не в состоянии, господа Карамазовы?
Митя нервно заметил:
— Нина Петровна, назовите нам имя, я и лично позабочусь, чтобы этот ирод исчез с вашего пути…
Иван продолжал сжимать и разжимать кулаки, а Федор Павлович ухмыляться — впрочем, ухмылка была уже не такая широкая и кривоватенькая.
Нина посмотрела на Алешу и сказала:
— У вас, Алексей Федорович, есть Lise. Она вас любит, и вы ее тоже. Так что же вы мечетесь?
Алеша, чье лицо запылало еще больше прежнего, отвернулся.
Нина перевела взор на Ивана.
— А вы, Иван Федорович, ведь ищете истину — так неужели вы готовы променять ее на мещанский брак?
Иван, втянув голову в плечи, уставился в пол.
Нина взглянула на Митю.
— А вы, Дмитрий Федорович, постыдились бы! У вас есть такая прелестная невеста, как Катерина Ивановна, а вы то Аграфену Александровну осаждаете, то мне проходу не даете. Но понимаю, не ваша вина, а гены…
С этими словами она посмотрела на источник генов, старика Федора Павловича, и заявила:
— Бриллианты ваши оставьте для другой. И вообще, вам нужен или монастырь, или психиатрическая клиника. Не исключено, что и то, и другое. Мне вас искренне жаль, несчастный вы человечек!
Федор Павлович, покачнувшись, вдруг всхлипнул, и по его морщинистым щекам побежали крупные слезы. Нине на мгновение — всего на одно мгновение! — стало его жаль, но она не стала его задерживать, когда старик, явно потрясенный и оскорбленный ее замечанием, выбежал из гостиной.
Не забыв, однако, прихватить свои бриллианты, которыми он намеревался сначала соблазнить Грушеньку, а потом купить ее саму, Нину.
Снова обведя братьев Карамазовых взглядом, девушка спокойно произнесла:
— Не могу я принять ваше предложение, потому что не люблю вас. И никогда не смогу полюбить. И вы правы — есть человек, которого я люблю больше всего в жизни. Причем это не мой воздыхатель, а мой законный муж!
Пришлось, конечно, немного приврать, но только так можно было сбавить накал страстей.
— И кто это? — проронил потрясенный Митя, и Нина подумала о Славике и его широкогрудой блондинистой работнице отдела аспирантуры.
— Да, кто? Кто? — присоединились к нему оба брата.
Нина ответила первое, что пришло в голову:
— Доктор Дорн!
Воцарилась тишина, и Нина, понимая, что пути обратно уже нет, продолжила:
— Он — мой законный муж, и я — Нина Петровна Дорн. Мы любим друг друга, и я умру от тоски, если кто-то посмеет поднять руку на моего мужа. Вы же не хотите, господа Карамазовы, чтобы я зачахла?
Господа Карамазовы, потрясенные ее признанием, явно не хотели.
— Но что нам делать? — пробормотал Алеша, и Нина ласково посмотрела на младшего брата:
— Вы, Алексей Федорович, теперь, после возвращения к мирской жизни, должны позаботиться о Lise. Вы ведь мне обещаете?
Алеша покорно кивнул.
— Вы, Иван Федорович, продолжите заниматься своими философствованиями, не забывая, однако, не принимать кажущееся за действительное…
Иван в знак согласия качнул головой.
— Вы же, Дмитрий Федорович, немедленно сделаете предложение Катерине Ивановне, ибо ее положение двусмысленно и унизительно, и отведете ее до конца сентября под венец. Это, надеюсь, ясно?
Настал черед и Мите вздохнуть в знак согласия.
Нина перевела дух, решив, что неплохо разрулила карамазовскую каверзу, и подвела итог:
— Об Аграфене Александровне же вы все и сейчас, и в будущем думать забудьте. Если вашему батюшке она так по душе, вернее, по карману, то пусть с ней знается. Она же не птица вашего полета, господа Карамазовы. Мы друг друга поняли?
На этот раз кивнули все трое, и Нина почувствовала себя воспитательницей в детском саду. Видимо, сказывались семинары по педагогике и учительская практика в школе, которую она проходила на пятом курсе.
— Ну что же, господа Карамазовы, не смею вас более задерживать! Тема предложения ваших руки и сердца в мой адрес закрыта окончательно и бесповоротно. Желаю вам покойного вечера!
И, мило улыбнувшись, вышла из гостиной, оставив трех братьев, словно три тополя на Плющихе, одиноко и как-то потерянно стоять посреди чужой гостиной.
Нина поднялась к себе в каморку, рассчитывая, что хотя бы один из Карамазовых попытается навестить ее и здесь.
Но этого не произошло.
Что могло означать: урок они усвоили. Только, спрашивается, надолго ли?
Вечер был душный, тревожный, предгрозовой. Ворочаясь еще при свете вечернего солнца с боку на бок, Нина все размышляла о произошедшем.
А вот если бы она могла выбирать, то кому отдала бы предпочтение? Мите-фланеру? Ивану-фанаберисту? Или Алеше-философу?
Вопрос был не такой простой, каким казался на первый взгляд. Что точно знала Нина, что никогда бы, ни при каких условиях, не приняла бы предложения старшего Карамазова, мерзкого похотливого сатира Федора Павловича.
И, в конце концов, вопрос праздный: у нее ведь имелся законный муж, доктор Дорн.
Нина улыбнулась. И почему она назвала именно его?
Проворочавшись до темноты и поняв, что так и не заснет, Нина оделась и вышла из каморки. Она тихо спустилась по лестнице, подошла к входной двери — и столкнулась с Пульхерией, которая в ночной рубашке, с лампой в руке, внезапно вышла откуда-то сбоку.
— Ах, Нина Петровна, милая моя, куда же вы, на ночь-то глядя?
Понятное дело, что незамужним девицам в XIX веке выходить ночью на прогулку строжайше возбранялось.
Но ведь у нее имелся супруг, доктор Дорн!
— К доктору надо, что-то палец на ноге разболелся! — быстро ответила девушка, начав театрально прихрамывать.
Пульхерия, разохавшись, заявила, что тотчас пошлет за Герценштубе, на что Нина ответила, что доверяет больше доктору Дорну.
— Говорят, его в городе нет, отъехал куда-то… — вставила Пульхерия, которая всегда была в курсе всех сплетен и событий, а Нина, уже отомкнув многочисленные замки, заявила:
— По моим сведениям, должен был сегодня вернуться.
И отказавшись от настырно предлагаемой помощи, но захватив запасной ключ от черного входа, любезно предложенный хозяйкой, выскользнула во тьму.
Ей требовалось развеяться, собраться с мыслями, прийти в себя. Нина брела куда глаза глядят, выйдя к речушке, остановилась на кривом мосточке, взирая на щербатую, пугающе-красноватую луну.