Блаженные похабы - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Аркадьевич Иванов cтр.№ 28

Страница

III

Андрей Царьградский – знаменитейший юродивый, затмивший даже своего великого предшественника Симеона. Его житие (BHG 117) пользовалось невероятной популярностью как в византийское время (от X–XV вв. сохранилось 30 списков), так и – особенно – в поствизантийскую эпоху (82 греческих рукописи!)³⁰. Отдельного обсуждения заслуживает судьба этого жития на Руси (см. с. 199–200).

Образ Андрея решительно отличается от Симеонова. Эмесский святой мог иметь, а мог и не иметь реальных прототипов – главное, что такой персонаж явно существовал в фольклоре, в народной религиозности и лишь оттуда был заимствован Леонтием. Царьградский юродивый есть персонаж насквозь литературный. Жизнеописание начинается с того, что Андрей “полюбил читать… жития богоносных отцов, так что его сердце загорелось желанием подражать им” (29–32). Другие персонажи тоже реагируют на него как на подражателя: один из них восклицает: “То, о чем мы читали в житиях святых, мы ныне видим собственными глазами!” (1333–1334)³¹ Хотя агиограф Григорий³² относит действие жития к V веку и даже рассеивает по тексту довольно много хронологических примет ранневизантийского времени, тем не менее некоторые анахронизмы, а также жанровые и стилистические особенности жития позволяют датировать его серединой Х века³³. Не исключено, что агиограф пустился на эту хитрость, чтобы обойти канонический запрет: святой V века не обязан был знать о решении Трулльского собора.

Согласно житию, Андрей был иностранцем (“скифом” – может быть, славянином?). Его как раба купил один константинопольский вельможа, который крестил юношу и обучил его грамоте. Как-то раз Андрей видел сон, будто он вступает в единоборство с бесом перед строем небесных и адских сил и одерживает победу, за что получает от Христа обетование блаженства в загробной жизни. Это сновидение (а также увлечение житийной литературой) побудило юношу принять юродский подвиг. Впрочем, тут же приводится и другая, как бы внешняя причина: однажды в каморку Андрея пытался ворваться Дьявол, и от пережитого потрясения тот обезумел. Встав ночью, юноша пошел к колодцу и, сидя на его краю, принялся резать ножом свою одежду, “произнося какие-то бессвязные слова, будто лунатик” (99–100). Его заковали в цепи и посадили в храм Св. Анастасии, целительницы бесноватых. Днем Андрей кричал, как безумный, а по ночам молился, “не зная, нравится ли Богу затеянное им дело”. Как-то ночью он увидел самое Анастасию в сопровождении некоего светлообразного старца, которые ходили по храму, врачуя безумцев. Подойдя к Андрею, старец спросил: “Госпожа Анастасия, почему же ты не уврачуешь его?” – “Его уврачевал его учитель, – отвечала она, – и более он ни в чем не нуждается” (120–122). Из этого текста как будто следует, что Андрей все же был болен, но его исцеление свершилось незаметным для плотских очей образом.

Буйства Андрея были разнообразны: он то пил из лужи (400–403), то воровал на базаре фрукты (1355–1359), то прикидывался пьяным и вырывал еду у посетителей в трактире, то раздавал затрещины (1409–1411). Агиограф, видимо, имел под рукой житие Симеона, и потому многие деяния Андрея кажутся нам знакомыми: он “справлял нужду позади корчмы, на глазах у прохожих. Какой-то юноша увидел, как он испражняется без зазрения совести, и донес трактирщику, а тот, выйдя и застав святого, схватил палку и побил его что было мочи” (1241–1245).

Другое сходство с Симеоном выражалось у Андрея в общении с блудницами.

При всем многообразии Андреевых буйств надо отметить, что до Симеона ему далеко: Андрей не кощунствует и даже наоборот – постоянно ходит в церковь; когда он раздевается догола, то его тотчас одевают (1450–1453); даже история с публичными женщинами представлена как случайный эпизод, а не образ жизни. Да и вообще, собственно “юродская” часть занимает всего 70 из 150 страниц жития³⁴. При этом жители Константинополя обращаются с Андреем более жестоко, чем эмесцы с Симеоном.

Однако не только это различает жития Андрея и Симеона. Если эмесцы не очень беспокоятся по поводу Симеона, то константинопольцы обсуждают проблемы безумия и одержимости постоянно и многосторонне:

Горожане, видя его, говорили: “А вот и еще один безумный”. А другие: “Подобное поведение не характерно для безумных (οὗτος ὁ τρόπος παρὰ σαλῶν οὔκ ἐστιν)”³⁵. Одни сочувствовали ему, другие били по шее, плевали в него и гнушались им (286–289).

Страница