Волгари - читать онлайн книгу. Автор: Николай Коняев cтр.№ 62

С великою нуждею доволокся до Колмогор, а в Пустозерской острог до Христова Рождества невозможно стало ехать, потому что путь нужной, на оленех ездят. И смущаюся, грешник, чтоб робятишки на пути не примерли с нужи.

Милосердый государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец! Пожалуй меня, богомольца своего, хотя зде, на Колмогорах, изволь мне быть, или как твоя государева воля, потому что безответен пред царским твоим величеством.

Свет-государь, православный царь! Умилися к странству моему, помилуй изнемогшаго в напастех и всячески уже сокрушена: болезнь бо чад моих на всяк час слёз душу мою исполняет. И в Даурской стране у меня два сына от нужи умерли. Царь-государь, смилуйся!»

21 ноября эту челобитную передал Алексею Михайловичу юродивый Киприан, но царь не ответил на неё. В конце года Аввакум со своей семьёю был привезён в Мезень...

Здесь ещё задержался Аввакум на полтора года, словесных рыб промышляя. И уже не здоровье Настасьи Марковны причиной задержки было. Чтобы дальше протопопа везти в Пустозерск, надобно было ещё один крюк через Москву сделать. Но тогда, в 1664 году, ещё не знал этого Аввакум.

А о московских делах Аввакума доходили слухи до Воскресенского монастыря на Истре. Внимал им Никон без раздражения. Даже площадная брань, которую доносили из Москвы, не смущала патриарха... Небесной метлой встала над Русью хвостатая звезда. По ночам и в Новом Иерусалиме было видать её. Недобрый знак явлен был. Тут бы о спасении самое время подумать, поскольку не только за личные грехи спрошено будет с Никона, но и за паству, которую устраивал он и не устраивал ко спасению... Только куды там! Совсем замучили Никона проверками разными. Из-за каждого пустяка цеплялись. Приказал Никон крестьян местных, из Истры рыбу кравших, иных батогами побить, а иных для острастки повесить, дак снова дело завертелось. Иван Сытин — сосед Никона по землям Воскресенского монастыря — жалобу подал о злодействе, которое Никон над его крестьянами учинил. Опять расследования начались...

Никон, чтобы отвязаться только, чтобы не донимали пустяками, свалил всю вину на патриаршего сына боярского Лускина, дескать, тот без его ведома крестьян построжил, но и Лускин патриарха подвёл. Сказал на допросе, что действительно бил батогами крестьян, но когда те грозиться стали пожечь монастырь, отвёл к Никону, и это Никон уже дальше суд и расправу творил.

Приехали в Воскресенский монастырь окольничий Сукин и дьяк Брехов.

— Что же ты писал, что про дело то не ведаешь? — корили они Никона. — Малый-то твой сказал, что ты хорошо про то дело знаешь! Достойно ли есть лжесвительствовати?

— Я сказал, — ответил Никон, — что не ведаю про побои крестьянам, которые им на озере Лускин учинил, а в монастыре я велел покарать крестьян за невежество. Это в моей воле, и о том вы меня не спрашивали.

Но и этот ответ не удовлетворил расследователей. Вот уж заняться людям нечем. И это когда ему, Никону, со всех сторон неправды чинят. Когда государь уже всем духовным чином завладел. Теперь кого в попы, кого в дьяконы поставить — челобитные его указом подписывают. А самого Никона и поносят, и бесчестят всячески, ко псу худому приравнивают, и на это у государя защиты для патриарха нет... А в соборной церкви нет теперь пения! Вертеп из неё сделали или пещеру, пока вдовствует... А коли и будет новый патриарх, так прелюбодейство будет, потому как он, Никон, пошёл от Москвы от многих неправд и от изгнания, поелику уже людей его патриарших царские бояре убивать начали.

— Кого убили-то? — дивясь этому нескончаемому потоку жалоб, спросил Сукин.

— Хитрово боярин сына моего боярского напрасно бил... — ответил Никон. — А государь великий сыску о том учинить не велел.

— Не знаю... — сказал Сукин. — Кто уж тебя бесчестит и ко псу худому приравнивает... Мы об этом такого не слышали. Тайна это для нас.

— Всякая тайна откровенна бывает от Бога! — отвечал Никон.

— Разве ты дух прозорлив имеешь?!

— Так-таки и имею... — отвечал Никон. — Ведомо мне, как теперь в патриаршей Крестовой палате людей в грех вводят, покупают их, чтобы неправды на меня сочиняли! Ведаю, как келейную казну мою князь Алексей Никитич Трубецкой переписывал. Всё лучшее из неё великий государь изволил взять на себя... Знаю, что уже есть и лжесвидетелей на меня накуплено. Что тридцать тысяч рублей в Палестину отправлено, чтобы патриархов там подкупить. Собору-то я и сам бы рад был, только если он непокупной будет!

Много чего успел наговорить Никон. Ужей забыто о крестьянах было. Столько наговорил Никон, что не Сукину с Бреховым теперича разбирать сказанное.

Покачал головой окольничий.

— Нетто ты власти называешь лжесвидетелями? — сказал он.

— Какие власти?! — изумился Никон. — Кому у нас книжным учением да правилами говорить? Они и грамоте-то не умеют.

— Ага... — сказал Брехов. — Один ты грамоте в Московском государстве знаешь. Других нет.

— Есть, да немного... — сказал Никон. — А Питирим-митрополит и того не знает, почему человек он.

— Напрасно ты говоришь такое... — сказал Сукин. — Всяких чинов у нас люди книжным учением и правилами с тобою говорить готовы. И есть, как я посмотрю, что говорить. Только удержано это государевой милостью до Собора. На Соборе за всё ответишь...

Когда уехали наконец расследователи дерзкие, подумал Никон, может, проклясть окольничего этого, может, соседа Ивана Сытина тоже анафеме предать, каб не творил смуты... Ещё заодно патриаршего сына боярского Лускина, что не сумел патриарха от клеветы отгородить... Но лениво подумалось. Не до того было. Снова ночью смотрел на небо Никон. Метла небесная всё явственней становилась.

В это время и письмо от Никиты Алексеевича Зюзина приспело. Одного его и любил среди бояр Никон. Все злобой на Никона дышали, один Зюзин верным был. Тогда, в Успенском соборе, пытался остановить его Никита Алексеевич... Может, надобно было послушать боярина?

Теперь вот тоже писал боярин, что надобно помириться с государем, пока не поздно, что добр государь, отходчив. Есть ещё возможность для примирения. Сам государь рад тому будет, больно уж греки-мошенники запутали всё.

Может, и прав Никита Алексеевич? Может, и явилась на небе хвостатая звезда, чтоб размести огненной метлою весь сор и мусор, на Русь завалившийся? Может, и чисто опять в святой Русской Церкви будет?

В ночь на 18 декабря сторожа Московской заставы разбудил требовательный крик.

— Кто такие? — сонно спросил сторож.

— Власти Савина монастыря! — был ответ.

Заторопился сторож, открывая ворота.

Поезд патриарха проследовал в Кремль. В Успенском соборе уже начиналась заутреня...

Когда читали вторую кафизму, вдруг сделался шум, растворились двери, и в Успенский собор толпою вошли монахи. За ними несли крест.