Ростов-папа. История преступности Юга России - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кисин cтр.№ 41

Гласный Нахичеванской думы Григорий Чалхушьян предупредил ростовского градоначальника Коцебу, что если власти не смогут обеспечить безопасность в городе, то тогда это сделают местные жители. Под «местными» подразумевались, конечно же, не трудолюбивые ремесленники и торговцы, а вполне конкретные господа. Многие серые и налетчики-вентерюшники либо питали симпатии, либо вовсе входили в боевое крыло сепаратистской партии «Дашнакцутюн», преследовавшей цель восстановления Великой Армении. Симпатии питали к ней и местные торговцы. К примеру, фирма известного нахичеванского негоцианта Ивана Шапошникова (ТД «Генч-Оглуев и Шапошников») использовалась в качестве легального канала для хранения и перевода денег партии «Дашнакцутюн». На эти средства закупалось оружие, которое переправлялось на Кавказ и в Турецкую Армению.

По данным историка Сурена Манукяна, около 150 боевиков, имеющих опыт (вероятнее всего, приобретенный в ходе кавказской резни), все погромные дни патрулировали Нахичеванскую межу — границу между Ростовом и Нахичеванью.

Полторы сотни вооруженных дашнаков, сиречь дореволюционного НВФ, — это мощная сила, способная разобраться и с погромщиками, и с полицией. И с конкурирующей ростовской босотой, на всякий случай.

Кстати, здесь еще раз пригодились добрые контакты между «политикой» и бандитами. Спустя два месяца после погрома, в ходе вооруженного восстания в Ростове 17 декабря, пользуясь туманом, юный боевик Евгений Трифонов (будущий красный комдив и глава Донской милиции) проехал в Нахичевань и купил там у дашнаков 10 бурханов (небольших скорострельных карабинов). Как он сам вспоминал, «на наемном извозчике я проехал через все полицейские преграды на Темерник. Когда мы подъехали к Темернику и извозчик узнал, что мы везем, с ним приключилась медвежья болезнь».

Еще одним наглядным примером организованности ростовской преступности послужил побег из Богатяновского централа в марте 1917 года сразу 200 арестованных урок и дезертиров, а также грандиозная облава на тех же днях в Балабановских рощах, когда с новоиспеченной милицией Временного правительства вступила в настоящее боестолкновение банда численностью в 300 человек. Про еврейские погромы с участием тысяч ростовских как профи, так и любителей, мы уже говорили. А уж нищеты, сирых и убогих, в Ростове и без того было выше крыши. Здесь уже верстались не только «синдикаты», но и целые «тресты» и «корпорации» дореволюционного жулья и босой команды. Куда там вашему Лондону.

С эдакой силищей, организованные и спаянные цеховой дисциплиной и признанными всей хеврой вожаками «рыцари индустрии» могли противостоять не только конкурентам из «политики», но и крупным подразделениям полиции-милиции.

Таким образом, революционная активность начала XX века дала импульс для формирования в криминальной среде Ростова элементов четко организованной преступности.

У любимого поэта английской королевы Виктории Альфреда Теннисона есть строки:

Героиня предвидела в разбитом зеркале ужасные события, которые и стоили ей жизни. На Руси по древним поверьям расколотое зерцало также предвещало 7 лет несчастий. Они и начались с разбитого зеркала мирной жизни в 1914 году.

Для преступного мира начало Первой мировой войны не предвещало ничего хорошего. С одной стороны, как лицам, не состоящим на мобилизационном (только на полицейском) учете, ростовским бродягам не грозил призыв в армию. С другой — по опыту Русско-японской войны было известно, что война дурно действует на нравы народа-богоносца, пробуждая в нем звериные инстинкты, которые зачастую отражаются и на самих мазуриках.

Ожесточение в обществе чрезвычайно накаляется на фоне военных неудач и больших потерь, когда тревога переходит сначала в уныние, а затем в ярость и поиск виноватых. И тогда горе тому, кто показался публике виноватым, — обычная уличная свара грозит перейти в бунт, «бессмысленный и беспощадный». Под эту горячую руку доводилось попадаться и ростовским уркам, что нередко заканчивалось для них трагично.

Жизнь вора далеко не сахар: самосуд толпы — частый случай. Особенно на базаре или на центральных улицах, даже в трамваях. Особенно с учетом общего ожесточения нравов в 1905—1907-м и 1917 годах. Тогда обыватели видели в воришках угрозу для себя, это уже потом они стали «социально близкими».

К примеру, в тяжкую годину японского унижения и последствий Кровавого воскресенья, когда глухое недовольство и раздражение властями овладело широкими массами населения, в августе 1905 года «щиплющий» в трамваях ширмач Филипп Лесовалов был чуть ли не насмерть забит толпой запасников, отправлявшихся на фронт Русско-японской войны, когда трамвай с пойманным вором остановился возле них. Его пинали запасники, обыватели, даже дамы шпыняли зонтиками. Фильке пришлось прикинуться трупом, чтобы выжить. Когда драгиль вез его в больницу, тот выскочил с повозки и скрылся.

Буквально в те же дни, 4 сентября 1905 года, известный ростовский городушник по кличке Николка Дубарь (он же Николай Рыбалка) попался на краже кошелька с 30 рублями в бакалейной лавке Евгения Калинина на Лермонтовской. В иное время, глядишь, бакалейщик бы плюнул на пронырливого урку да пожурил бы ограбленного грача за ротозейство. Но только не в годину, когда что ни день, так и сыплются на голову новости одна хуже другой. Лавочник свистнул приказчиков, и они что было духу погнались за уркой. Гнали того сначала по городским улицам, затем по Братскому и Покровскому кладбищам. Догнали уже у лесной биржи, где местные рабочие с удовольствием включились в погоню за шпандриком, поймали и так отдубасили ворюгу, что тот чуть богу душу не отдал. В больнице Николке Дубарю поставили диагноз — пролом черепа и опасное ранение в брюшную полость. В тот раз он едва оклемался, чтобы в свое время вновь появиться в нашем рассказе.

Николке еще повезло. А вот в Нахичевани пойманных с поличным воров Егора Сущенкова и Ивана Коростю толпа избила до увечий. Целая эпидемия самосудов прокатилась по Ростову в 1905 году, раззадоривая толпу, которая собиралась мгновенно при криках «держи вора» или «наших бьют». Полиции уже приходилось заниматься лишь их спасением.

Те же самые истории случались и во время Второй Отечественной войны, больше известной как Первая мировая. Более того, после прелестей Первой русской революции, погромов, «эксов», разгула политической и обычной уголовщины даже простые ростовцы обоих полов приходили к мнению, что ходить по городу без оружия как минимум опрометчиво. Оружейные магазины процветали, даже курсистки и гимназистки носили в муфтах дамские браунинги. В военное время достать волыну (на Дону волыной воры также величали обычный лом) или шпалер было не проблема.

Соответственно, уличная хулиганская поножовщина начала века в Ростове при «трескающемся зеркале» перерастала уже в настоящие перестрелки.

Поэтому перед преступным миром вдруг встала проблема: некогда безответные жертвы-грачи уже перестали быть пассивными фраерюгами. Даже нежная девица от горшка два вершка при виде ножа-выкидухи в руках битого гоп-стопника вполне могла достать из ридикюля пятизарядную дуру, более известную в Екатерининском женском училище как бельгийский «бульдог», ценой 12 рубликов в магазине Эдлерберга, и снести полчерепа наглецу. Что весьма отрезвляюще действовало на его корешей.