«Не сдамся, – бормотала она. – Ничего ты мне не сделаешь».
Кирпич под ее ногой рассы́пался, и вниз полетели обломки. Ветхая кровля крошилась под ее пальцами, весь дом словно пришел в движение и начал разваливаться прямо на глазах. Зоя сделала отчаянный рывок, и вот уже березка всего в нескольких метрах от нее. Ветер ударил с новой силой, и Зое пришлось прижаться к поверхности. Ураган рвал, трепал несчастное деревце, вырывал его с корнем, но березка всё не сдавалась. Зоя тянула руку, но цель была слишком далеко. Тогда она поползла. Разрывая в клочья футболку, расцарапывая живот об острые края кровли. Снова и снова вытягивала руку, пока ее пальцы не обхватили тонкий шершавый ствол. И сразу всё стихло.
Зоя ухватилась за березку и осторожно поднялась на ноги. Внизу трепетали листья и пронзительно надрывались сверчки. Огромная желтая луна нависала над рекой. Поставив ноги поустойчивее, Зоя взялась за ствол обеими руками и потянула. На удивление, деревце сразу поддалось. Выпрямившись во весь рост на вершине мира, она крепко сжимала свое оружие.
* * *
Зоя идет напролом. Темно, даже луна скрылась за серой громадой облаков, и не осталось совсем никаких ориентиров. Она ломится сквозь бурьян, ноги то и дело проваливаются в борозды и ямы, но это ее не останавливает. Справа вырастает темный остов деревянной постройки. Эту сторону холма не видно ни с дороги, ни с трибун, поэтому Зоя даже и думать забыла, что здесь были еще какие-то здания, кроме барского дома. Но вот он, сгоревший корпус, стоит как памятник всем, кого забрало ненасытное существо… Зоя замирает на секунду, покрепче сжимает древко. Надо спускаться, нужно идти вниз.
Но оторвать взгляд от этих черных стен невозможно. Зоя делает три глубоких вдоха, закрывает и снова открывает глаза. От ее легкого стона дикие ветра срываются с места, сталкиваются над руинами в бешеном вихре, и Зоя видит. Видит, как, потрескивая, старые стены сбрасывают обугленные корки, как покрывается их поверхность краской, сначала тусклой, но с каждой минутой становящейся ярче, свежее. И тут же, в один миг стены лишаются своей оболочки, на доли секунды представая во всей красе обнаженных досок, и растворяются в воздухе. А холм продолжает меняться. Взмывают вверх огромные деревья, а потом сжимаются, уменьшаются и превращаются в прутики. Волны густого кустарника то захлестывают всю поверхность, то снова отступают. Возникают еще какие-то постройки, еле уловимые, почти сразу же разлагающиеся до остова из балок. А потом появляются валуны. Каменные гиганты неспешно ползут к вершине холма, и за каждым тянется шлейф из мхов и лишайников. Они встают на дыбы, вздымаются в торжественном хороводе, медленно и неторопливо уходят под землю. Ручей на дне оврага уже давно превратился в бурную реку. Она разбухает, поднимается, и холодные воды подбираются всё ближе и ближе, чтобы вернуть это место в состояние небытия.
Зоя видит. Зоя видит Ее – монументальная фигура с воздетыми к небу руками витает над сердцевиной холма. Она то опускает руки вниз, ласкает, баюкает его, то снова застывает в своей грозной мольбе. Движения времен ее не касаются, они лишь шум прибоя под ее ногами.
Зоя делает три глубоких вдоха. Закрывает и снова открывает глаза. Ей нужно вернуть себя в то место и в то время, которому она принадлежит. Ей нужно успеть к костру.
Пляж у подножия холма не такой широкий, как в лагере, и к тому же сильно зарос камышом. От воды идет блеклый свет, и Зоя отмечает про себя, что узенькая полоска песка, как тропинка, ведет отсюда и прямо к «Ясным зорям». Всё оказалось гораздо проще – ей всего лишь нужно пройти вдоль воды. Она перешагивает небольшой ручеек, прорвавшийся сюда по дну оврага, огибает заросли кустов на склоне и, пройдя, как в ворота, между двух склонившихся друг к другу ив, оказывается на заветной песчаной косе. Сердце пропускает удар, глоток воздуха никак не проходит в легкие – она видит, как наверху, над деревьями уже вздымается пламя. Зоя срывается с места и бежит к линейке.
Этот последний рывок дался ей нелегко. Она едва ли не падала перед стендами, ограждающими линейку, но мысль о том, что произойдет в том случае, если она не успеет, не давала остановиться. Костер вздымался вверх почти вертикально, но пламя еще не перекинулось на всё вокруг. Все обитатели лагеря – и дети, и персонал – стояли вокруг него ровным кругом, обняв друг друга за плечи, и мерно покачивались из стороны в сторону. Пламя гудело в небесах, цветочный запах загустел до состояния дегтя и заливал всю территорию лагеря, как ядовитый газ. Зоя сплюнула на землю, растерла плевок подошвой.
Как здорово,
Что все мы здесь
Это сложно назвать песней – скорее бормотание, речитатив, смысл которого не доходит даже до произносящих его. Люди качаются в трансе, не видя, не чувствуя, не замечая ничего вокруг; ждут, когда огонь выберется из ограждения и двинется на них. Да-да, они уже ждут его. Зоя протискивается через их плотно сжатый ряд и оказывается внутри. Жар от костра идет такой, что ей кажется, сейчас на ней вспыхнет одежда. Она смотрит на свои ладони, все в засохшей крови, смотрит на футболку, клочками свисающую по бокам. Она знает, что с ног до головы покрыта синяками и ссадинами, но почему-то не чувствует боли. Внутри нее всё выгорело.
– Вот и ты, – раздается знакомый голос.
Кира тоже здесь – стоит напротив, маленькая, худенькая, почти прозрачная. Никак не скажешь, что вот оно – исчадие ада. Кира видит березовый ствол у Зои в руках, и на ее лице появляется горькая усмешка. Она качает головой.
– Это не поможет. Ни это, ни осиновый кол, ничего из опереточного арсенала. Меня не взять силой.
– Потому что ты и есть сила.
Кира улыбается одними уголками губ, ее большие глаза остаются холодными.
– Зря ты думаешь, что я приношу только вред. Я ведь могу забрать, а могу и наградить. Всё зависит от тебя.
– Почему? Почему я?
Лицо ее остается бесстрастным. Что зло, что добро – всё едино для этого существа. Годы, века, тысячи человеческих жизней – лишь шепот ветра. И что бы сейчас ни произошло, она останется прежней, даже если забвение покроет мхом эти края и ни одно человеческое существо не будет появляться здесь веками. Зоя ждет ответа, хотя подозревает, что его может и не последовать. Но Кира делает едва заметное движение плечом.
– Нельзя взваливать ношу на того, кто не сможет ее вынести.
– А в чем моя ноша? Я должна преподнести тебе их жизни на блюдечке?
Кира пожимает плечами. Ей и правда всё равно? Или она просто играет с наивной смертной девочкой, возомнившей себя равной древнему могучему божеству? Вокруг костра монотонно поют, хотя песни уже не разобрать, слова распались на части, и из них, как из конструктора, собирается неведомое нечто, не имеющее смысла. Кира стоит неподвижно.