Молодой лектор явно занервничал:
– Что происходит? Куда вы? Не сметь вставать в моём монаршем присутствии, иначе я не утвержу… не утвердю… не утверждю вас дворянами! Вам же хуже буде-э-эт!
Что ж, парень, быть царём непросто, тебя в школе не предупреждали? К самозванцам в русской истории вообще особое отношение – либо стрельба твоим же обгорелым прахом в сторону Европы, либо прорубь в Калуге. Ни у иностранцев, ни у местных это дело обычно не выгорало. Русский трон хранили некие высшие силы, вера и народ, так что просто забрать его и всю великую страну под чужой каблук доселе не получалось ни у кого.
– Гав. – Мой пёс напомнил мне, где мы находимся и зачем сюда пришли.
Я вновь включил голову, перенеся себя из миров отвлечённого философствования в грубую реальность жизни. В зале ещё оставалось человек пять самых преданных адептов и начинающий не по-детски звереть «царь». В общем, он, кажется, понял, кто тут во всём виноват.
– Враги монархизма! Коммунисты, атеисты, анархисты! Идти против МЕНЯ, царя, помазанника Божьего, волей МОЕЮ же поставленного, это… бунт! Креста на вас нет, анафема-а!
Как я понял, этот тип вдруг смешал в одном лице и духовную и светскую власть. Что-то вроде царя-патриарха-президента всея Руси-матушки с прилагающимися государствами. Интересно, а Батька с ханами-падишахами в курсе? Ох, вряд ли…
– Выходите, отступники!
Мы с Гессом, не скрываясь и не спеша, вышли из тени. Почти как у Лукьяненко, но там из сумрака. Да и вообще, честно говоря, ни капли не похоже.
– Вы чё сделали, идиоты? – совершенно в другой тональности заскулил прыщавый юноша. – Я ж с этой схемой пикапа мог по десять баб в день иметь, а вы мне всю малину об… обгадили!
– Сочувствуем. – Я покаянно опустил голову, подмигнул верному доберману и выпрямил спину. – Нет, вру. Ни капли не сочувствую, ибо совесть надо иметь, сукины дети!
– Гав?
– Это не в твой адрес, напарник.
Ну а после этого, как вы уже, наверное, догадались, развернулся следующий акт:
– Ага, я знал, я так и знал! Вы враги прогресса-а, величия России-и, отступники от царя-а! Смерть вам все-эм!
Как правило, высокими словами прикрывается суетливая тщета мелких дел, припомнил я. Хотя по факту ситуация была не самой сахарной, но покуда вполне себе управляемой. Против нас встали всего четверо, пятый ушёл. У оставшихся глаза пустые, брови сдвинутые, лбы узкие, кулаки сжатые, короче, истинные нью-дворяне.
– Гесс, он мой! Остальные на тебе.
– Э-э, кусь их всех? – не сразу поверил богатству раскрывшихся возможностей мой пёс.
– Сколько пожелаешь, – широким жестом разрешил я.
– Ты самый добрый, самый хороший, самый лучший хозяин на свете, – едва не прослезился Гесс, умоляюще сведя передние лапы перед грудью. – Я так тебя люблю! Хочешь кожаный нос?
– И я тебя. Как всех перекусаешь, поглажу твой зад!
Ну и началось…
Доберман взвился с места вверх на два метра вертикальным прыжком, даже не напружинив лап, невероятным образом одним грациозным движением развернулся в воздухе и в неуклюжем падении боком сбил двух противников из четырёх. Можете себе такое представить? Нет? Наверное, я плохо описал, в реальности оно выглядело круче любого кунг-фу.
Один даже не пытался подняться, другой попробовал было встать на четвереньки, но удар задней лапы моего пса мог считаться равным удару копытом, к примеру, хотя бы зебры. Двое оставшихся тем не менее засучили рукава и тупо пошли в безнадёжную атаку…
– Не смей меня трогать, раб, холоп, быдло! Запорю-у! – выл прыщавый, пока я вжимал его в угол, крепко держа за грудки. – Я Царь! Я Патриарх! Я почти Бог! Да что почти, я уже…
– Сволочь ты. – Это было единственным печатным ругательным словом, которое я ему честно сказал прямо в лицо. Имею право.
Остальное только мат, прямым текстом, без купюр, а поэтому в данном повествовании – опускается, запикивается или остаётся на вкус, фантазию и образованность рядового читателя. В общем, как кому угодно, я повторяться не буду. А между тем…
Получив крепчайшую порцию ругани, парнишка вдруг побелел, глаза его закатились, губы вспухли, а тело неожиданно стало трансформироваться, как в лучших (худших) голливудских фильмах. И нет, если вы подумали, что он стал каким-то монстром, так вообще не угадали! Хотя, возможно, это было бы и не так страшно…
– Какой горя-ачи-ий мачо!
На меня нежно и развязно смотрела роскошная блондинка – золотые волосы, кукольное личико, длинные ресницы, манящие глаза, спортивная фигура, стоячая грудь пятого размера.
Наверное, я в чём-то, конечно, ошибаюсь, трудно с ног до головы разглядеть человека, которого держишь за… за тонкие лямки кружевного бюстгалтера. Ох…
– Хо-о-очешь меня-а?
Я отшатнулся. Вернее, попытался это сделать. Но вот те на, лысина Сократова, у этой сногсшибательной красотки оказались стальные мускулы, а в голубых, большущих, как на японском аниме, глазах играли два беса – тщеславие и похоть! Как же он умудрился так их выпестовать и, самое главное, каким образом они тут сумели срастись в одно?!
Рванувшись изо всех сил, я стукнул красотку каблуком сапога по большому пальцу ноги, чтобы потом на развороте и одним движением корпуса перебросить через бедро, метод проверенный.
Но, увы, девица и бровью не повела, словно не чувствуя боли. Она не отпускала, классическим борцовским захватом прижав мои локти к моим бокам и, более того, потянувшись ко мне пухлыми, причмокивающими губами.
– А я тебя-а хочу, бесого-он…
О нет! Это же просто морок, там на самом деле всего лишь туповатый прыщавый парень. Не хочу, не буду, отстаньте от меня, где мой револьвер?! Нет револьвера. Каким-то чудом я сумел извернуться, достать правой рукой фляжку, свернуть зубами крышку, выплюнуть, отхлебнуть и…
Блондинка меня поцеловала! Глубоко, с языком, получив половину святой воды изо рта в рот! Взрывом меня швырнуло на пол, а мне на грудь рухнул вернувшийся нью-царь, чихающий, обмочившийся, в соплях и рвоте. Как же я ненавижу-у эту работу-у!
– Гесс, – брезгливо стряхнув с себя обвисшего негодяя, я попытался нащупать в кармане носовой платок, – будь другом, найди какую-нибудь тряпку, я тут чёрт-те в чём, противно-о…
Мой пёс тут же кивнул, содрал модный вельветовый пиджак с одной из четверых тихих, как рыбки, жертв и притащил мне. Кое-как вытерев лицо и руки, я встал, осмотрел разгромленное в хлам поле боя, где мы остались несомненными победителями, отметил на старых, затёртых обоях два маленьких чёрных силуэта с рожками и вздохнул:
– Бери шинель, пошли домой?
– Я их немножечко кусь, но они сразу упали, не хотят играть, обижают собаченьку.
– Что с них взять, ограниченные люди, – согласился я. – Наверняка ещё и невкусные?