Когда пируют львы. И грянул гром - читать онлайн книгу. Автор: Уилбур Смит cтр.№ 148

Тот повернулся и медленной, словно усталой, походкой вышел из лагеря.

– Нкози!

– Хлуби!

– Нкози!

– Зама!

Это была перекличка верности друг другу – Шон в последний раз называл их имена, и они по одному покидали лагерь. Шон стоял и смотрел, как они исчезают в сумерках. Ни один не оглянулся, ни один не пошел с кем-то в паре. Да, это все, конец.

Шон устало повернулся лицом к лагерю. Лошади были готовы тронуться в путь. Три оседланы, на двух нагрузили поклажу.

– Сначала давай поедим, Мбежане.

– Все готово, нкози. Хлуби перед уходом все приготовил.

– Садись, Дирк. Пообедаем.

За едой говорил только Дирк. Он весело щебетал, возбужденный предстоящим новым приключением, а Шон и Мбежане глотали жирное тушеное мясо, почти не замечая вкуса.

Где-то в сгущающейся тьме затявкал шакал. Вечерний ветерок донес до них этот полный тоскливого одиночества голос, как раз под настроение человека, потерявшего и друзей, и состояние.

– Пора, – сказал Шон.

Он встал, надел овчинную куртку и стал застегивать, одновременно отбрасывая ногой догорающие поленья, чтобы потушить костер. И вдруг застыл на месте: вытянув шею, он внимательно прислушивался. Ветер донес до слуха какие-то новые звуки.

– Кто-то скачет, – подтвердил его догадку Мбежане.

– Тащи мою винтовку, Мбежане, быстро!

Зулус вскочил на ноги, бросился к лошадям и достал из футляра винтовку Шона.

– Спрячемся подальше от огня, и рта не раскрывать, – приказал Шон.

Он потащил Дирка в тень между фургонами. Потом взял у Мбежане винтовку и передернул затвор, загнав патрон в патронник. Все трое пригнулись как можно ниже и стали ждать.

Послышалось щелканье и хруст гальки под копытами лошади, затем тихое шуршание отодвигаемой ветки.

– Только один, – прошептал Мбежане.

Заржала вьючная лошадь, и ей немедленно ответило ржание из темноты. Потом наступила тишина, долгая тишина, которую наконец нарушило звяканье уздечки: всадник спешился.

И вот Шон увидел его: из темноты медленно возникла тонкая фигура. Он направил на нее ствол, чтобы в случае чего не дать приблизиться незваному гостю. В грациозных движениях незнакомца, в том, как он покачивал бедрами, было что-то необычное; у него были длинные, как у жеребенка, ноги, и, судя по его росту, Шон понял, что он молод, очень молод.

Шон облегченно вздохнул, выпрямился и стал внимательно его разглядывать: тот остановился перед костром и неуверенно огляделся, всматриваясь в темноту. На голове парня был полотняный, натянутый на уши картуз, одет он был в дорогой, янтарного оттенка замшевый пиджак. Прекрасно скроенные бриджи для верховой езды плотно облегали ягодицы. Шон подумал, что зад незнакомца несколько великоват, нарушая пропорцию с ножками, обутыми в английские охотничьи лакированные сапожки. Типичный городской щеголь, денди.

– Не двигайся, стой где стоишь, дружок! – с насмешливым презрением окликнул его Шон. – И выкладывай, что тебе нужно!

Слова Шона произвели самый неожиданный эффект. Парень подпрыгнул, подошвы его лоснящихся сапожек мелькнули в воздухе не меньше чем на шесть дюймов над землей, а когда приземлился, Шон уже стоял перед ним.

– Говори прямо, что тебе надо. У меня нет времени ждать до утра.

Парнишка открыл рот, снова закрыл, облизал губы.

– Мне сообщили, что вы направляетесь в Наталь, – проговорил он тихим, хрипловатым голосом.

– Кто тебе об этом сказал? – строго спросил Шон.

– Мой дядя.

– Какой такой дядя?

– Исаак Голдберг.

Пока Шон усваивал эту информацию, он внимательно изучал лицо стоящего перед ним парня. Чисто выбрит, бледен, большие черные глаза, смешливые губы, которые сейчас были боязливо сжаты.

– А если направляюсь, что из этого?

– Возьмите меня с собой.

– Об этом забудь. Садись на лошадь и двигай обратно, домой.

– Но я заплачу… я хорошо заплачу.

То ли в голосе, то ли в осанке этого парня было нечто очень странное. Он стоял и обеими руками держал перед бедрами плоскую кожаную сумку, словно хотел что-то прикрыть, – но что? И вдруг Шон понял, что именно.

– Сними-ка фуражку, – велел он.

– Нет.

– Снимай, говорю.

Парень еще секунду колебался, потом почти с некоторым вызовом сорвал с головы фуражку, и из-под нее двумя черными струями хлынули сверкающие в свете костра густые косы, которые свесились чуть не до пояса, мгновенно преобразив застенчивого, неуклюжего юношу в ошеломительно красивую женщину.

Несмотря на то что Шон уже успел обо всем догадаться, он все же оказался не вполне готов к столь потрясающему открытию. Собственно, потрясла его не столько ее красота, сколько этот наряд. Шон еще никогда в жизни не видел женщин в штанах – у него даже дух перехватило. На ней штаны! Ей-богу, с таким же успехом она могла бы явиться к нему от пояса до пят голой… да какое там, даже голой было бы не столь неприлично.

– Здесь двести фунтов, – сказала она и направилась прямо к нему, протягивая сумку.

При каждом ее шаге ткань бриджей на бедрах натягивалась. Шон не выдержал и виновато перевел взгляд на лицо гостьи.

– Оставьте деньги при себе, сударыня, – сказал он.

А глаза-то у нее серые, да-да, серые, как дым.

– Две сотни на счет в банке и столько же, когда достигнем Наталя.

– Меня это не интересует.

Интересует, еще как интересует, особенно эти ее мягкие, дрожащие губы.

– Тогда сколько же? Назовите вашу цену.

– Послушайте, сударыня. Я не собираюсь вести за собой целый караван. Нас и так уже трое, и один из нас ребенок. Впереди долгий и трудный путь верхом, очень трудный, а вдобавок впереди целая армия буров. У нас и так мало шансов. А еще один в нашей компании, да еще женщина, сводит эти шансы почти к нулю. Мне не нужно ваших денег, я хочу только одного – доставить сына в безопасное место. Отправляйтесь домой и как-нибудь пересидите эту войну – она не продлится долго.

– Нет, я поеду в Наталь.

– Хорошо. Езжайте себе – только без нас.

Шон больше не мог уже на себя положиться – сил не осталось противиться взгляду этих серых глаз, и он повернулся к Мбежане.

– Лошадей, – отрывисто сказал он и зашагал от нее прочь.

Она молча стояла и смотрела, как они садились в седла, и нисколько не протестовала. Шон посмотрел на нее сверху, и она показалась ему такой махонькой, такой одинокой.

– Мне очень жаль, – проворчал он. – Будьте хорошей девочкой и езжайте домой.