Убить в себе жалость - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Нестеров cтр.№ 47

Ширяева успела заскочить домой и на скорую руку приготовила салат. Она зачерпнула ложкой и трижды качнула рукой со стаканом: раз, два, три — и выпила. Маргелов, сморщившись, проследил за ней и тоже выпил.

— Вкусная, — одобрил он. — А салат!.. Как в ресторане.

— Обижаешь, Вася, в ресторане так не приготовят.

— Каюсь… — Он снова зачерпнул из тарелки. — Все забываю спросить: без проблем ушла из судей?

— Легко, — по-современному ответила Ширяева.

Они допили бутылку, и Маргелов по инерции продолжил судейскую тему. Говорил горячо, не в меру распаляясь, мол, суды, по общепринятому мнению, под давлением «сверху» или за деньги оправдывают или выносят мягкие приговоры преступникам. Потом переключился на специальные подразделения ГУБОПа, в одном из которых волею судеб оказался его помощник Апраксин. В заключение сказал, что судья в России видится ему с широко распахнутыми глазами и ушами, но — без рук и остального, что так или иначе может принести в жизни удовольствие; соответствующая одежда: вместо мантии — укороченная безрукавка.

— Тонко, — одобрила Ширяева икнув.

— Что ты сказала?

— Я говорю, пора по домам.

— У тебя только две было? — Маргелов потряс бутылку, перевернув ее.

— Тебе завтра на работу, Василь.

— Ладно, Валя, — покивал следователь, — я дам тебе зеленый свет. Но, — он погрозил пальцем, — не переборщи.

— Даю слово.

— Договорились.

— Кстати, у тебя где дача, в Березовой роще?

— Ага, седьмая аллея.

Ширяева кивнула. Седьмую аллею в дачном массиве Березовая роща чаще называли «Дойчеаллее», там были самые престижные участки, в основном хозяева имели иномарки, среди которых преобладали немецкие машины: «Ауди», «мерседесы», «Порше». Маргелов не затесался в крутую компанию, дачный участок приобрели его родители за два года до рождения сына. К тому же добрая половина участков принадлежала начальникам правоохранительных органов. Валентина хорошо помнила, что ближайший сосед Маргелова по даче — начальник 2-го отдела (отдел по расследованию убийств) ГУВД города Юрьева Вениамин Сотников. Правда, не так давно Сотников вышел на пенсию, но продолжал трудиться в качестве директора службы охраны одного из частных коммерческих банков, и, конечно же, свой участок не продал.

На той же «Дойчеаллее», где на въезде велась круглосуточная охрана, находилась одна из дач Курлычкина — для Валентины этот факт был более чем очевиден, так как именно на этой даче Максим Курлычкин изнасиловал несовершеннолетнюю девушку. На седьмую аллею пропускали только законных владельцев, а гостям приходилось ждать, пока охранники связывались с хозяевами.

Возвращаясь к разговору, она сказала:

— Как-нибудь посидим у тебя на даче, ага?

— Да ты что, Валя! А моя жена?

— Ты что, врать не умеешь?

— Жене?! — Он помолчал. — Ну ладно, посидим.

Валентина долго не могла понять, что мешает ей в осуществлении плана. Ей не нужно было настраиваться на определенное состояние, призывать мужество и решимость — последнее время она жила этим. После разговора с Маргеловым она твердо решила, что главная часть операции пройдет в дачном массиве: исходя из материалов дела, Максим нередко оставался на даче до утра — один или с друзьями — это вопрос второй, но не последний. Валентина зациклилась именно на этом, перебирая десятки возможных комбинаций.

Вроде бы все сопутствовало осуществлению ее планов, но что-то тревожило душу. Наутро после разговора с Маргеловым она поняла: это «что-то» очень весомое, если не все. Достаточно удобная, до некоторой степени привычная для подобных мероприятий местность, которой будет способствовать темное время суток; сам клиент — обычно вечерами навеселе, потерявший бдительность; удобный доступ к нему и так далее. Может быть, именно такая стандартизация вселяла беспокойство в душу Ширяевой. Во всяком случае, она начала сомневаться, что, естественно, привело к неуверенности.

Она долго искала выход, исключая то одно, то другое, пока, наконец, не отбросила все: и дачу, и удобный доступ к месту, и темное время суток; даже хмельное состояние клиента. И все встало на свои места. Отсюда новый, слегка примитивный, но надежный план. Впрочем, Валентина и не помышляла об элементах шоу в предстоящем мероприятии, иначе никогда бы не взялась за его осуществление, и ей бы не помогла решимость и настрой.

Когда Валентина исключила все, на что рассчитывала раньше, на смену пришло другое, противоположное: вместо ночи — день или утро, вместо дачи — квартира Максима Курлычкина; и его обычное по вечерам хмельное состояние. Все должно поменяться полюсами.

Валентина успокоилась, она за пять минут решила сложную и в то же время очень простую задачу, и теперь ей осталось только ждать.

Опять ждать… Но теперь недолго.

* * *

Ширяева нервничала: на часах уже начало третьего, а Максим все еще не показался из дома. Она очень надеялась на этот день, самый первый на решающем этапе, торопила его, не сомкнув в эту ночь глаз. Но где-то в глубине души против воли желала отодвинуть его как можно дальше, где притупится боль и уйдет жажда мести. И не могла объяснить себе, что же с ней такое происходит? Наверное, потому, что если она сумеет разобраться в своих чувствах, то не выполнит того, к чему с таким упорством стремилась. Но стоит сделать решающий шаг, и пути к отступлению уже не будет.

Призывая на помощь воспоминания, отдавала себе отчет, что они являются допингом, запрещенным приемом, ибо уже достаточно прошло времени, так как слабовольные мысли все же давали о себе знать.

Она курила одну сигарету за другой, руки подрагивали, явственно представила себе: вот сейчас появится Максим, и она скажет Грачевскому: «Поехали отсюда, Володя, не стоит мараться». И Грач поддержит ее, одобрительно кивнет головой, покажет в улыбке золотые фиксы. Отвлекаясь от назойливых мыслей, подумала вдруг, что у Грачевского добрая улыбка. Нет, поправилась она, не добрая… даже не безобидная, не преданная и не сочувствующая в сочетании с его взглядом, а какая-то особая, в которой совместились все эти понятия. Плюс усталость в его глазах.

«Распустила сопли», — усмехнулась Ширяева. Она подумала о том, что теперешнее состояние можно сравнить с визитом к стоматологу. Когда сидишь у кабинета, сознание болезненно бередят зубоврачебное кресло, которому больше подходит чуть жутковатое определение «ложе», инструменты, неприятно поблескивающие хромом, бормашина с отталкивающим сочленением, но стоит сесть в кресло, как все эти предметы куда-то исчезают, оставляя только боязнь без каких-либо определений и невесть откуда взявшуюся смелость, граничащую с отвагой. Два разнополюсных понятия, соединившись, дают именно такой эффект.

— Петровна, — Грач полуобернулся со своего места, указывая рукой. — Идет.