– Мы опаздываем?
– В Касабланке на дорогах всегда пробки, – признает водитель.
– Но вы же знаете, куда ехать, да?
– Да, я знаю этот район. В Калифорнии на улицах не везде есть указатели.
– Офигеть.
Согласно твоему расписанию, поездка от отеля до Калифорнии должна занять пятнадцать минут. Прошло уже двадцать, а вы проехали десять кварталов, от силы двенадцать.
– Почему никто не заложил время на местные пробки? – спрашивает молодой продюсер-американец, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Я вырос в Лос-Анджелесе. Там все всегда закладывают время на пробки.
Остаток поездки продюсер-американец проводит на телефоне, выясняя, как сильно опаздывает каждый участник съемочной группы и насколько съемки отстали от графика.
– Мне важно это знать, – неустанно повторяет он в телефон.
Продюсер-индус молча набивает сообщения. Ты предполагаешь, что его переписка посвящена сплетням про предыдущую дублершу.
Водитель микроавтобуса заблудился. Через каждый квартал он останавливается, чтобы узнать у местных, как ему доехать до пункта своего назначения. Глядя в окно, ты видишь, что он прав, ни на одной улице нет табличек с названиями.
Наконец водитель находит нужную улицу. Ты понимаешь, что вы приехали куда надо, по огромным фурам для реквизита и выездного ресторанного обслуживания, небольшим фургонам и множеству микроавтобусов, подобных тому, в котором сидишь ты сама. Все дома в этом районе огромны, у некоторых есть охрана. Должно быть, сейчас время для мусульманской молитвы, потому что все охранники замерли в поклонах, сидя на земле. Тебе любопытно, используют ли воры хоть изредка то преимущество, которое получают на время молитвы охранников.
Дом, где проходят съемки, с великолепной изогнутой лестницей у входа и огромными вазонами, полными ярких цветов, действительно напоминает особняки в Беверли-хиллз. Это первые цветы в Касабланке, попавшие тебе на глаза. Ты входишь в дом, практически не замеченная никем из съемочной группы, потому что тебя никто не знает, при этом тебе никто не препятствует. Все считают, что у любого входящего есть на это право.
Ковры уже скручены в тугие рулоны и свалены у стены, камера с операторской тележкой установлены, монитор тоже. Ты считываешь правильные термины для этого оборудования с наклеенных на него этикеток с названиями на арабском и на английском.
Стройная женщина в черном комбинезоне и с волосами, собранными сбоку в конский хвост, деловито убирает все фотографии со стен в гостиной и меняет их на обрамленные фото актеров, живущих в доме по сюжету. Через большое окно виден задний двор: выложенный плиткой бассейн, сейчас спущенный, с ровной ярко-зеленой лужайкой.
Хозяйку дома видно сразу. Ей слегка за пятьдесят, и она одета в черные кожаные брюки, сапоги на высоких каблуках и свитер со стразами. Она расхаживает по съемочной площадке, снимая на телефон, но ни к кому не подходит слишком близко и не фотографирует в упор режиссера с актерами. Вместо этого она фотографирует мебель, которую могла бы снимать когда угодно: диван, обеденный стол в гостиной. Она явно нервничает. Наверное, поначалу то, что ее дом выбрали для фильма, ей льстило, но теперь она кажется хозяйкой вечеринки, на которую привалило на сто человек больше, чем ожидалось. Она отступает на кухню, оставив дверь открытой, чтобы и дальше видеть, что происходит. Берет телефон, нажимает заведенный в память номер и начинает с кем-то кокетливо болтать. Ты слышишь, как она произносит имя известной американской актрисы. Судя по всему, это ее успокаивает.
Ты ищешь хоть одно знакомое лицо, кого-нибудь, кто бы сказал тебе, куда идти. Татуированный парень замечает тебя и приветственно вздергивает подбородок. Он подходит и, не сказав ни слова, увлекает тебя к парадной двери.
– Вам нужно в фургон-костюмерную.
Ты снова выходишь на улицу и проходишь мимо молодого продюсера-американца, который все еще висит на телефоне. Он до сих пор не зашел в дом, несмотря на то что всю поездку дергался, что еще не там.
Татуированный парень стучит в дверь фургона, и ему открывает женщина-марокканка в черной майке и юбке, как от бального платья. В левой руке у нее сигарета. Ты уже видела ее на вечерних съемках у отеля.
– Это – новая Айви.
– Привет, новая Айви, – говорит женщина и выдыхает дым в верх дверного проема. – Пойдемте.
Ты поднимаешься внутрь, и она закрывает дверь.
В фургоне так пахнет дымом, что у тебя тут же начинает кружиться голова.
Костюмерша молода, лет двадцати пяти, с короткими кудрявыми волосами и множеством сережек в ушах. Она внимательно оглядывает твою фигуру и бросает взгляд на свою шпаргалку. Потом поворачивается к одной из трех стоек с вешалками с одеждой и перетряхивает их, пока не находит то, что ищет, – темно-синее платье. Оно длиной ниже колена, с лифом по фигуре, но не слишком обуженным.
– На Марии сегодня будет такое же, – говорит она. – Примерите?
– Конечно. Где мне переодеться?
– Да прямо здесь, – она указывает на пространство между вами. – Я отвернусь, – добавляет она и отворачивается. Но она все равно слишком близко и все еще курит.
Переодевшись, ты аккуратно складываешь свои вещи и кладешь их на стул. Почувствовав, что ты готова, костюмерша поворачивается обратно.
– Подошло. – Костюмерша удивлена и даже довольна. Она окидывает тебя взглядом. Пока она шарит глазами по твоему телу, ты не знаешь, куда смотреть. Она вытаскивает изо рта сигарету и берет с туалетного столика подушечку для булавок в форме помидора. Зажав две булавки в губах, она продолжает говорить:
– Это чтобы спереди не распахивалось, – и скалывает платье булавками, чтобы не было видно ложбинку между грудей. Момент достаточно интимный, но она не выглядит ни смущенной, ни виноватой. – Вот.
Костюмерша смотрит на тебя в упор.
– Хотите затяжку?
– Простите?
– Затяжку. Для живота.
– А, утяжку. – Ты никогда не носила утягивающего белья. Ты смотришь на свой профиль в зеркале. Костюмерша дает тебе утягивающие трусы, и ты неуклюже натягиваешь их на себя, потому что натянуть что-нибудь на твои бедра с животом довольно непросто.
Костюмерша вручает тебе пару лодочек на плоской подошве. Они оказываются впору, хотя она и не спрашивала твоего размера.
Дверь открывается, и в прокуренный фургон заходит девушка-марокканка с длинными черными волосами, в коротком фартуке с торчащими из карманов кисточками. Гримерша.
Курильщица перекидывается с гримершей парой слов на арабском. И переводит:
– Она хотела бы вас загримировать.
– Хорошо. Я сделаю все, что от меня требуется.
– Для дублерши грим не обязателен, но для нее это… сложный случай.
– Сложный случай? – повторяешь ты, намекая на неточность перевода. Но с переводом все в порядке. Костюмерша использует совершенно правильные слова. Утром ты нанесла свой новый тональный крем таким тонким слоем, что тот уже стерся. Гримерша смотрит на твою кожу, словно альпинист на гору, которую она может покорить, если ей улыбнется удача.