Бесконечная жизнь майора Кафкина - читать онлайн книгу. Автор: Александр Шушеньков cтр.№ 12

Подлецы уже видели себя владельцами замков и дворцов, обладателями гигантского состояния и героями всех мировых средств массовой информации. Они называли Григория Францевича клиентом и искали самый хороший вариант его использования…

А тот не сдавался. Добросовестно поедая капусту, он выжидал момент. Детские воспоминания о героическом графе Монте-Кристо давали надежду, что и ему удастся вырваться на волю. Разве сдался бы похитителям Эдмон Дантес? А Штирлиц? Конечно же – нет! Питаться, набираться сил, усыплять врагов и готовить побег. А потом – отомстить за все!

В свободное время прорабатывал оставшуюся в чулане книгу однофамильца, с трудом переворачивая страницы. Остро ощущалась злободневность написанного. Какой все же талант был, восхищался Григорий Францевич, читая о мытарствах Грегора Замзы. Ведь как бывает порой: уснул человеком, а проснулся уже насекомым. И ни одна тварь не помогает, все норовят или продавить ногой, или же отдрессировать для долларов. Тесть же с тещей еще и разврат приплетают! Ну, ничего, хорошо смеется тот, кто все испытания выдержит!

И великий день настал! Точнее, это была глубокая ночь, в которую пробудился Кафкин спустя несколько суток после случившегося нового бреда-сонливости. Повторился прошлый чердачный случай с нелепыми видениями с нечастыми краткими пробуждениями на прием пищи. Проходимцы не тревожили Кафкина; возможно, они боялись его потерять.

Очнувшись, он понял, что вновь случилась линька, а с ней пришел и новый, еще меньший размер. Стал он теперь в длину не больше полуметра, а толщиной – только около восьми сантиметров. Кафкин откинул старую органику и с интересом стал знакомиться со свежим обличьем. На теле добавились еще черные пятнышки, а зелено-желтые оттенки перемешались с темно-синими. Красавец!

Было тихо. Надзиратели дрыхли, а пленник их, избавившийся от ороговевших тяжелых излишков, подползал уже к зазору, который оставался между полом и дверью.

Душегубы зазор во внимание не брали, и – вот вам за это! Чуял, чуял, что придет час свободы! «Пропадите вы пропадом со всеми вашими кавээнами», – думал Кафкин, покидая чулан. Он быстро вскарабкался на потолок и направился к комнате матери. Надо написать старушке, что ситуация – под контролем, что в настоящий момент он находится на ответственном государственном задании. Каком? Секрет! Военная тайна! Придет время, и он вернется с генеральскими погонами и автомобилем «мерседес», надо лишь подождать немного.

Кафкин засучил лапками в направлении материной комнаты, но – вот беда: дверь ее оказалась запертой. Отворить ее с нынешними кафкинскими размерами было уже невозможно. Следовательно, решил Григорий Францевич, пришла пора покинуть дом. Только подкрепиться капустой из кадки на кухне.

Кухня двери не имела, так что он без проблем в нее пробрался. Вот и кадка. Он попытался сдвинуть крышку в сторону и… Осечка! Нынешняя физическая форма уже не позволяла совершать подобные усилия.

Желудок заурчал, пробудив легкую панику. Как быть? Мать недоступна. Кадка – тоже. А кишки уже требуют. «Голод пробуждается, – тревожно подумал он. – И что теперь делать? К матери не пробраться, да и находиться здесь опасно: душегубы могут хватиться беглеца! Валить надо отсюда, пока не поздно, – на волю, на чердак или огород. Еды там хватает, а при малости роста эти уж точно его не сыщут. Как выбираться? Элементарно, Ватсон, – на крышу через печную трубу!»

Августовская ночь была холодна. Зябко ежась, он смотрел с крыши на огород и размышлял об обретенной свободе. Казалось бы, там, в чулане, имел он гарантированные тепло и еду, спокойную беспроблемную старость, а вот поди ж ты – предпочел мерзнуть на крыше ради воли. И вместо писания матерных стишков получил неизвестность. Ситуация-то, если говорить откровенно и честно, прегнуснейшая! Коли не выйдет связаться с органами, придется остаться в червяках. Или? Гусеницы же куколками становятся, вспомнил он. А потом – бабочками. Интересный поворот сюжета. Если стать бабочкой, можно просто прилететь к кагэбэшникам и… А дальше что? Как общаться? Даже авторучку ухватить не удастся…

Мысли эти ужасно расстроили Кафкина. С матерью не пообщался, карьера разведчика накрывается, да еще и проклятая холодрыга! Как там пел Кобзон: «Я прошу, хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня…»

Опять требовательно заныл кишечник. «Ну, утро вечера мудренее, – решил Кафкин. – Попитаюсь, а там видно будет». По слюнонити спустился вниз и отправился к ближайшему кочану.

Новая линька и побег из узилища привнесли в Кафкина неясные пока внутренне-духовные сдвиги. Стало у него эволюционировать отношение к окружающему миру. Первоначально еще, впрочем, раздумывал о том, где достать бумагу и авторучку, как выйти на ответственных государственных людей. По инерции даже решил навестить загадочных соседей, обитающих за высочайшим забором. Но стало ему ясно все, лишь как только вскарабкался на дерево, пустившее ветви свои с соседской территории на его огород. Увидел Кафкин, какой народец с ним соседствует, какие псины шастают молчаливо по закрытой территории, и понял: нет, не стоит рисковать.

Наличествовали там в огромном числе жуткие существа с гигантскими челюстями – то ли питбули, то ли Стаффорды. В породах Кафкин был не силен, однако осознал моментально, что лучше не рисковать!

Что оставалось делать? Думать о будущем и питаться. Кафкин спустился с забора и продолжил заниматься основным гусеничным делом – поеданием капусты. Пищу, в силу своего измельчания, стал употреблять в совсем уж незначительных объемах, и оттого больше времени появилось для сна…

Жизнь, в сущности, была беззаботной и оттого все больше начинала ему нравиться. Озирая с помидорных кустов бело-зеленые лысые головы, он с каждым днем все меньше внимания отдавал будущей нелегальной работе в Цюрихе. Уходили на второй план мечты о «кадиллаке», забывались магазины и женские бани, и даже мать-старушка вспоминалась все реже и реже. Да, конечно, он еще интересовался людской жизнью и даже предпринял пару вылазок к знакомым. Первоначально захотелось узнать, как себя чувствует былой приятель Спиридон Котенко. Малая длина и конспиративный окрас давали возможность с легкостью проводить любые диверсионные операции, поэтому он отправился на дело днем.

Миновав оборвышевские насаждения с капканами, он пробрался меж заборных досок на полковничий огород, а оттуда уже продефилировал на двор перед крыльцом. Там росло несколько груш, и Кафкин вскарабкался на самую густую, соседствовавшую со скамейкой и столом. Он расположился на небольшом сучке, с которого открывался прекрасный обзор двора. Было чрезвычайно приятно лежать, вдыхать аромат созревающих груш и чувствовать, как нежный ветерок ласкает ворсинки на теле.

Ближе к вечеру жара спала, и на крылечке возник из избы младший Котенко – трезвый и слабый. Небритое лицо музыкального гения воплощало одновременно элегическую грусть, скорбь и вдохновение.

Матвей возлег на скамью и с тяжким вздохом закрыл очи. Кафкин понимал его: непросто быть человеком в наш век! Дела, заботы… Вспомнилось недавнее: ежедневно надо умываться, бриться, одеваться, с кем-то говорить, куда-то идти, смотреть телевизор, слушать последние известия, ругаться с женой, таскаться в магазин за мясом, посещать туалет… То ли дело теперь! Никакого бритья, никаких магазинов! Всех забот – покушать да отдохнуть. Еды – навалом, и вся – под боком, как и туалет. Как говорится, и под каждым под кустом, был готов и стол, и стул! А главное – никто мозги не пылесосит! Сам себе хозяин. Знатно быть гусеницей!