Бывшая Ленина - читать онлайн книгу. Автор: Шамиль Идиатуллин cтр.№ 68

Иван и ребята – другие. Если они победят, их нельзя будет купить, потому что им неинтересны купцы и их предложения, их нельзя будет испугать, потому что они просто не знают, чего надо бояться, их нельзя будет уговорить, потому что аргументы и доводы уговаривающей стороны будут звучать смехотворным бредом – как, не знаю, подумала Лена, меня в десятом классе пытаться купить билетом на концерт Кобзона. Этих «нельзя» хватит по крайней мере на полгода или год. За это время выживатели решат проблему свалки.

Или не решат – и угробят всё, впервые с ужасом поняла Лена. Они будут стоять насмерть, Иван будет стоять насмерть, и это будет смерть для него, для Полинки с Машкой, для Артема с Тимофеем и для всего города. Иван угробит всё. Он будет настаивать на закрытии свалки, Крутаков, которому это смерть, умоет руки, а Иван в рамках своих полномочий и законных возможностей ничего сделать не сможет. Свалка будет гнить, пока Ивана не обвинят именно в этом. Человек посмышленее ушел бы сам – да и вообще не стал бы во все это вписываться. Иван вписался. И увяз. Он не уйдет, он попробует найти варианты – и подставится. Дальше – сценарий Балясникова.

Салтыков исходит из других соображений. Он готов поддержать Ивана для раскладывания понятной и комфортной конфигурации: губернатор создает креатуру, лепит главу города из никого, за что вчерашний никто благодарен до соплей и делает всё, что велят. Велят, скорее всего, что-нибудь неприятное и непопулярное: завести свалку под саркофаг, наладить прессовку и закапывание мусора, в лучшем случае – внедрить то самое мусоросжигание, против которого весь Чупов дружно выступил в прошлом году. И уж в любом случае возобновить завоз мусора из Сарасовска.

В идеальной картине мира, манящей Салтыкова и Крутакова, глава, конечно, подчиняется. Проблема либо решается – то есть свалка перестает вонять и убивать всё вокруг, – либо не решается – то есть воняет и убивает по-прежнему или сильнее. Если проблема решается, глава делит славу с губером и переходит к выполнению следующих указаний. Если проблема не решается, все издержки вешаются на главу, и он списывается – в отставку или даже в тюрьму, как и положено расходному материалу, проходящему по графе «никто».

Получается, и город будет списан. Если новый глава не разгребет эту авгиевщину, следующему не останется ни конюшен, ни работы, ни города. Все разбегутся или вымрут. И никто не заметит. В лучшем случае вздохнут сочувственно: эх, не повезло ребятам. Их тоже спишем и забудем.

А Митрофанова уже списали. В том числе и усилиями Лены. Можно радоваться.

Лена полежала немного, ловя в себе минимальные признаки радости, но ничего не поймала.

Было больно и горько. И объяснить это естественными причинами не получалось. Боль и горечь были как минимум частично неестественными и причиненными самой Леной.

Лена поняла, что не отвертится. Что ей придется все-таки встретиться с Митрофановым – для того чтобы сказать ему что-нибудь. Для Митрофанова у нее были готовы двадцать речей, сто, полное собрание речей в пятистах толстых багровых томиках. И все они не годились.

Да и сами Лена и Митрофанов больше не годились друг для друга.

Но на что-то они годились же.

– Что здесь написано? – спросила Лена. Тихо спросила, к тому же птицы и маска глушили слова, но Витя услышал.

– Имя его по-армянски и еще что-то, может, как это… эпитафия, – объяснил он охотно.

– А кто писал? Вы? Вы знаете армянский?

– Да откуда. Сам он и писал, конечно. Главное, букв-то не знал, с бумажки срисовывал. Он эту плиту осенью нашел, она чуть побольше была – видимо, брак с ритуалки. Раскололась, вот и выбросили. Кареныч обрадовался, к себе оттащил, почистил, подрубил, инструмент раздобыл – вот, говорит, и камень по мне. Стучал, значит, каждый день по часу-два, аккуратненько так. Сперва чуть не запорол все, видите, крючок кривой? Но потом наловчился, крест вон красивый какой вышел, а? В пять слоев вырубку делал.

– А по-русски почему нет?

– А по-русски, говорит, я никому не интересный давно, раз здесь сижу. Я, говорит, и своим не особо интересен, но если будут искать – найдут, а случайный глаз не поймет. Такой вот подход, специальный.

– Годы жизни тоже сам выбил?

– Ну да, кроме последней цифры. Предпоследнюю, главное, сделал, единичку, а девятку все не вытачивал. Давеча мне говорит – то есть как давеча… А, ну в тот самый день: зря, говорит, я единичку-то выбил. Вроде получше стало, в девятнадцатом могу и не помереть – придется единицу в двойку переделывать. Ну ладно, говорит, в декабре посмотрим. А наутро я прихожу – он холодный уже. Спокойный такой, главное. Не хмурится наконец-то.

Витя улыбнулся и деловито вытер слезинку.

Он как будто не чуял чудовищной вони. Лена тоже не чуяла, но ощущала постоянно и с омерзением, как ломоть сырого подгнившего мяса, лежавший на лбу и веках, подобно косметической маске рехнувшейся светской старухи. Витя свободно дышал без респиратора и щурился только от постоянной полуулыбки.

Было ему, наверное, не больше пятидесяти, может, даже ровесник Лены. Выглядел Витя, конечно, гораздо старше, да и держался с достоинством бедного, но гордого пенсионера. Правда, не по-стариковски благодушного. У пенсионеров обычно губы углами вниз, унылый смайлик, а у Вити классический, и вязанка морщин разной толщины от глаз к ушам.

Морщин и складок у Вити было как на дерматологическом эталоне, что на лице, что на пятнистых руках с толстыми неровно обломанными ногтями. Одет он был, как и положено бомжу со свалки, в обноски, правда добротные и не слишком излячканные, и держался джентльменских манер.

Витя, похоже, заметил Лену еще на дальних подступах к свалке – система наблюдения и оповещения у местных жителей работала не хуже, чем в шпионских сериалах, это было открытие номер два. Открытием номер один были сами местные жители. Лена так и не поняла, сколько их всего, чем конкретно они занимаются и где, например, ночуют и едят – и что, кстати, едят. Да она особо и не хотела вдаваться в эту тему, которая даже при беглом знакомстве выглядела пугающе богатой и разнообразной.

Лена, конечно, не заметила десятки глаз, наблюдающих за нею – за тем, как она криво паркуется, опасливо выходит из машины, трижды, страховки ради, запирает ее с ключа, а потом все равно возвращается, чтобы подергать ручку двери. Не заметила она и тайных троп, оттекающих от основного прохода через каждый десяток метров – она и теперь-то выхватывала их взглядом не без труда. И, конечно, она не заметила Витю.

Наверное, Витя пытался обратить на себя внимание гостьи с самого начала, но так, чтобы ее не напугать: мелькал то впереди, то сбоку, покашливал, принимался напевать Грига, с трудом перекрывая вороний грай, а когда Лена, воображавшая, что движется очень осторожно и осмотрительно, наконец слышала или видела что-то неожиданное для себя и замирала, как суслик, Витя понимал, что она таки готова запаниковать, и ускользал к следующей точке возможного рандеву.