Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Рохмистров cтр.№ 60

Британская сторона даже не думала обращать внимание на то, что посольство в Кабул было снаряжено еще до Берлинского конгресса. Англичанам было гораздо приятнее «увидеть врага насквозь» и с большой долей вероятности предположить, что Кауфман вновь поступил по своей воле и даже пригрозил владыке Афганистана.

Но вернемся к миссии генерала Столетова, в истории которой этот момент является чрезвычайно важным, ибо пришедшая почта должна была кардинально изменить всю линию поведения русского посланника при кабульском дворе! С письмом Кауфмана Столетов получил и пришедшую из Петербурга телеграмму о завершении Берлинского конгресса и его основных результатах. Кауфман писал: «Если только телеграмма верна, то она очень печальна». Телеграмма была не вполне верна, так как умалчивала о присоединении к России таких важных пунктов, как Карс и Батум, а также о возвращении отнятых у нас, после Крымской войны, частей Бессарабии. Однако принципиально это ничего не меняло.

Ввиду мирного исхода конгресса Кауфман советовал Столетову воздержаться в переговорах с афганским правительством от каких-либо решительных обещаний и вообще не заходить так далеко, как предполагалось прежде, на случай войны с Англией.

Иными словами, Столетову предлагалось соображать очень быстро. Поскольку наверху принят курс на мирное разрешение конфликта, демонстрация России в сторону Индии автоматически отменяется. А раз демонстрация отменяется, значит, незачем и готовить на территории Афганистана продовольствие и фураж для тридцатитысячного корпуса, который к этому времени генерал фон Кауфман собрал в Туркестане. Но что же именно должен был теперь говорить Столетов владыке Кабула? Зачем он пришел к нему?

Десятого августа в семь часов утра посольство на слонах двинулось к Кабулу. Пройдя восемь верст, оно было встречено братом эмира, сердарем Хабиб-Улла-ханом на громадном слоне с золочеными клыками и золотым седлом. Его сопровождал полк латников. Столетов пересел к сердарю, и вся миссия разместилась по-новому — по двое на каждом животном, один русский и один афганец. Впереди города выстроены были все войска гарнизона: в центре пехота, по флангам кавалерия, а впереди фронта расставлены орудия для салюта. Сделано было тридцать четыре выстрела. Пехота взяла на караул, знамена преклонились. Затем раздались звуки персидской военной музыки, и войска прошли церемониальным маршем. Массы народа встречали наше посольство различными приветствиями. Пройдя город, миссия остановилась в Бала Хиссаре, где ей приготовлено было помещение рядом с дворцом эмира. Словом, русскому посольству был оказан прием, вполне достойный представителя российского императора.

Одиннадцатого августа Столетов отправился к эмиру с письмом Кауфмана один, даже без переводчиков. Вероятно, он намеревался сразу же откровенно поговорить с Шер-Али-ханом о сложившейся ситуации и дать понять владыке Афганистана, что визит его носит исключительно мирный характер. Однако эмир повел дело по-своему. Столетову пришлось сразу же вернуться обратно, поскольку эмир пожелал видеть всю миссию в полном составе, даже казаков. На представлении миссии эмир сказал, что весьма рад видеть у себя русских, но опасается, как бы они не принесли с собою огня и меча, как это случилось уже при его деде, Дост-Мухаммеде, когда вслед за Виткевичем явились англичане и разгромили Афганистан.

Иными словами, с первых же шагов эмир начал тонкую дипломатическую игру. Правда, Яворский уверяет, что это было сказано в шутку одному переводчику Малевинскому, но Заман-бек утверждает, будто эта фраза относилась к миссии вообще. И, скорее всего, он прав, поскольку Малевинский был лишь русско-английским переводчиком и не знал местных наречий. Подобное же расхождение в восприятии слов эмира как раз свидетельствует о том, что Шер-Али-хан пустил пробный шар, но… шар этот покатился не в лузу опытного дипломата, а в дырявый карман неподготовленного человека. Что мог ответить на такое не опытный дипломат, а обычный прямодушный человек. Естественно, только одно: «Нет, что вы, совершенно наоборот. Мы пришли сюда как раз помочь вам против англичан и сделать все, чтобы больше у вас уже не было подобных проблем…» — и далее в том же духе. Другими словами, Столетов сразу же проглотил крючок и сделал то, чего в резко изменившейся ситуации делать как раз не следовало — он встал на дорожку обещаний, свернуть с которой уже не так просто. Остальные же члены миссии восприняли все это лишь как обмен ничего не значащими шутками.

Затем, осмотрев казаков, эмир пожелал видеть наши ружейные приемы. Казаки были подобраны молодец к молодцу, рослые и крепкие. По команде Назирова они проделали разные приемы, приведя эмира в неподдельный восторг. «С такими молодцами, а в России подобных огромное количество, можно было бы решиться на многое!» — должно быть, подумал он, восприняв задумчивое молчание посла как хорошую выдержку многим располагающего хозяина.

Тринадцатого августа, вечером, город был иллюминирован; кабульцы пускали ракеты, жгли бенгальские огни; на окрестных горах горели костры. И среди всего этого праздника эмир попросил Столетова передать Кауфману его просьбу «телеграфировать Государю Императору выражение чувств глубочайшей преданности и признательности». Кауфман вскоре же исполнил эту просьбу и телеграфировал государю в Ливадию следующее: «…Шер-Али-хан просит телеграфировать Вашему Императорскому Величеству выражение чувств глубочайшей его к Вам преданности и признательности. Прием, оказанный Столетову и миссии, весьма торжественный и радушный. Беседы идут, по-видимому, искренние, полные уважения к Вашему могуществу и правдивости». Последнее слово было приписано Кауфманом непосредственно перед подачей телеграммы с эпитетом «русской», однако эпитет генерал-губернатор при передаче велел вычеркнуть.

Четырнадцатого августа, по свидетельству Яворского, или 12-го, по донесению Столетова, эмиру были поднесены подарки, впрочем, весьма странно выбранные: халатов афганцы не носят, папирос не курят, вина и водки гласно не пьют, а им надавали и халатов, и портсигаров, и бокалов, и даже почему-то кабачков. Последние выглядели уже вообще неприличной насмешкой.

Пятнадцатого августа, около четырех часов пополудни, доктор Яворский был потребован для оказания помощи внезапно заболевшему наследнику престола 16-летнему Абдулладжану. Доктор застал юношу в беспамятстве и бреду. Оказалось, что у него воспаление брюшины, и, несмотря на медицинскую помощь, принц скончался около полуночи. Яворский приписывает болезнь и смерть наследника отраве. Эмир с твердостью перенес эту потерю. «Ну, что же? Бог дал — Бог взял», — сказал он.

Двадцатого августа снова была получена почта из Ташкента. Кауфман уведомлял Столетова, что наступательные движения собранных на Алае, в Джаме и Петро-Александровске отрядов отменены и что ожидается приказ об их расформировании. Узнав об этом, на следующий день, т. е. 21 августа, Столетов предложил эмиру договор из одиннадцати кондиций, в котором среди прочих были следующие статьи:

«5) В случае чего, Боже избави, какое-либо иностранное государство, с вооруженною силою, войдет в Афганистан и завладеет его территорией, тогда, если эмир Афганистана обратится к императорскому правительству за вооруженною помощью, императорское правительство, в случае невозможности, посредством миролюбивых советов и внушений, отклонить вооруженное столкновение, во внимание дружбы между государствами Россиею и Афганистаном, подаст вооруженную помощь. Тогда, если дело дойдет до войны, то с упованием на Всевышнего, Творца вселенной, при дружбе Афганистана и России и при вооруженной помощи императорско-российского правительства, путем побед и меча, могут вернуться под власть эмира афганского старые его территории, еще прежде перешедшие под власть другого государства, путем захвата.