Видимо-невидимо  - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Гарридо cтр.№ 66

– Матильда! – наклонился к ней испуганный Видаль.

– Нет.

Она наконец посмотрела ему в глаза, очень прямо.

– Зови меня – Сурья.

И хотела про это объяснить, но увидела, как Видаль опускает руку с наклоненной чашкой и шоколад льется, льется по столу и стекает за край.

– Мне холодно. Согрей меня.

– Может быть, ты поспишь немного?

Они вернулись в спальню. Шоколад не помог – Матильда дрожала от холода, кутаясь в одеяло и в руки Видаля.

– Нет, я хочу рассказать тебе всё, что знаю. Я много забираю у тебя – и хочу еще больше. Но об этом потом. Я хочу дать тебе что-то взамен. Но у меня ничего нет. У меня есть только то, что я знаю. Этого не знает больше никто. Никто из людей. Но я помню, и ты слушай меня, а потом я попрошу у тебя невозможного – и ты это сделаешь, правда?

– Правда, – отвечал Видаль, прижимаясь губами к ее ледяному рту. Ему все казалось, что она постепенно холодеет и истончается, становится прозрачной. И он обнимал и обнимал ее, и слушал, слушал.

Я видела, как пала Тьма и мир рассыпался на тысячи осколков.

Я видела, как уцелевшие люди на осколках мира бродили, опустошенные, без памяти и смысла. Те, кто оказался под покровом Тьмы, никогда не вышли на свет, их просто не стало там. Вышли другие. Память – их собственная память, воспоминания каждого из них, единственные и неповторимые, как узор радужки, так никогда и не вернулись к ним. И без памяти, без смысла, они были более жестоки и более беспомощны, чем звери. Они убивали без цели и рыдали без горя. Их разрывали чувства, которых они не узнавали.

И тогда, я видела, Чорна ходила между ними, от острова к острову, в кромешной тьме, и будила в них ту память, что лежит в самой глубине, спавшую в них беспробудно память рода, подвластную ей.

И я видела, как они стали селиться вместе и устраивать жизнь так, как устраивали их предки. Давным-давно мертвые имена оживали на их губах, когда они нарекали своих новорожденных. Мертвые обычаи создавали и охраняли их жизнь.

Мастера появились сразу – я знаю, кто был первым, его звали Джон – и он смог увидеть. Может быть, дело в том, что рядом оказалась я – и я светилась во тьме. Но я не уверена, потому что и другие мастера как будто сами собой завелись в разных частях мира. Так что я не знаю, кто кого спас. Может быть, увидев мое свечение, он смог увидеть и свет. Может быть, он сам его видел – и в его свете мое сияние спряталось… Так или иначе, Их затея провалилась. Они не нашли меня тогда.

– Ты говоришь… Это сделали твои хозяева? Чтобы найти тебя? Вот просто так разрушили мир?

– Они не разрушили, только затемнили.

– Этого хватило… Убить людей, убить мир. Ради того, чтобы найти потерянную… солонку?

Сурья ощерилась.

– Солонку! Ты…

Рука ее поднялась и пальцы согнулись, как хищные когти, целясь ему в лицо. Но волна дрожи снова прокатилась по ее плечам, и она опустила руку, опустила взгляд.

– Ты прав. Для них всё так и есть. Им всё равно – люди, не люди. Найти укатившуюся под стол солонку. Не перебивай меня больше. Слушай про мастеров. Вот как было. Не зная друг друга, не сговариваясь, словно повинуясь инстинкту, они подбирали самые мелкие осколки мира и выращивали их – жаром собственного сердца, пристальным взглядом любящих глаз.

Им казалось, что они творят мир из ничего.

Но это не так.

Это никогда не было так.

Тьма лишь поглотила мир, но не ей уничтожить его. Ваш мир – один, целый, подобный драгоценности среди драгоценностей, в сияющей звездами бесконечности, в окружении множества миров. Тьма скрывает его. Мастера… как дети, дышащие на замерзшее окно. Мир есть. Они верят, что видят его – и освобождают из тьмы.

– Значит, мы не рисуем картины? Мы лишь стираем пыль со старых холстов?

– Нет, мой Видаль, нет. Не так. Не с чем сравнить: то, что было, что кануло во тьму – его уже как бы и нет. У него нет видимости. Вы не просто ее восстанавливаете, вы – правда! – вы создаете ее заново. Так, как подскажет ваше сердце, чутье, то, что вами руководит, я не знаю, что это – у меня этого нет. Ты не можешь создать то, чего не было. Ты не можешь создать то, чего не может быть. Но то, что может быть, ты создаешь сам, создаешь его собой, создаешь его своим. Таким, как только ты… только ты один можешь его создать. В темноте столетиями оно было и не было. Было собой и не было ничем. Ты возвращаешь его сущность, существование. Понимаешь?

– Наверное. Не важно. Но скажи тогда, как же – мелочи? Не выращивание мест, а… Ну вот – как я стер волну с неба над Суматохой?

– Хороши же мелочи у тебя, мой Видаль. Ты сам ответ на свой вопрос. Мелочи…

– Ну, я не это…

– Да, конечно. То-то и оно.

– Но я не понимаю. Как оно устроено?

– Если подумать, что волна подобна Тьме… Понимаешь? Ты просто освободил из-под нее солнце и облака, небо Суматохи. То, что ты умер после этого, – нормальная цена за такое.

– Я не понимаю.

– Чего теперь, любимый?

Видаль сглотнул, сильнее обнял ее. Она дрожала.

– Спрашивай, пока я здесь.

– Твои хозяева. Ты говоришь, прошла тысяча лет, пока они хватились тебя. А потом сразу Тьма. Не понимаю. Они о тебе забыли?

– Вряд ли. Просто их время не совпадает с твоим, как твое не совпадает со временем Суматохи, например. Хотя… Нет, всё иначе. Они не больше твоего мира. Они не меньше его. Они совсем другие, и всё у них по-другому. В небе всё иначе, чем на земле.

– Еще ты говоришь, что Чорна спасала людей. Я с ней знаком. Немного. Мой учитель был с ней знаком хорошо. Почему она никому не говорит о том, что случилось с миром?

– Мой Видаль, она не сказала тебе. Откуда тебе знать про остальных?

– Понятно. А…

– Что еще?

– Не знаю. Говори теперь про то, чего ты хочешь от меня.

И Сурья сжалась и заплакала. Она стала как будто маленькой, Видаль держал ее всю в руках, как ребенка, хотя глазами видел, что она остается прежней. Но в руках ее было все меньше и меньше.

– У меня есть сердце, – сказала она. – Вот здесь. Это единственное, над чем они не властны. Но его уже не отделить от меня. В несчастьях оно было от меня отдельно. А теперь мы с ним – одно. Это сердце Ашры.

– Они сделали тебя без сердца? – удивился Видаль.

– Солонка. Перечница. Соусник. Зачем сердце?

Он обнял ее сильнее – а она всё свободнее помещалась в его руках, как будто он обнимал, обнимал, а не мог до нее дотянуться.

– Вот так это и будет, – сказала она. – Я просто исчезну – и окажусь у них, а все твое горе достанется им к обеду.

– Вот радости-то, – саркастически заметил Видаль. – Без соли истосковались поди.