Осень ацтека - читать онлайн книгу. Автор: Гэри Дженнингс cтр.№ 25

— А теперь, — продолжил учитель, — вы услышите те же звуки в испанских словах. Вот послушайте. Акали — bаnса. Тене — dente. Икститль — piso. Почотль — polvo. Калпули — muro.

Он несколько раз повторил эти слова, подчёркивая схожесть звучания гласных, и только потом, чтобы мы не перепутали, объяснил — и показал! — что эти испанские слова обозначают.

— Ваnса, — произнёс наш учитель и, наклонившись, погладил одну из скамеек в первом ряду. — Dente. — Он ткнул в один из своих зубов. — Piso. — Палец его указал вниз, и он притопнул ногой по полу. — Polvo. — Алонсо провёл рукой по столу, подняв облачко пыли. — Muro. — И он указал на стену позади себя.

Потом наставник велел нам повторять эти испанские слова несколько раз подряд, чтобы они запомнились:

Ваnса — лавка. Dente — зуб. Piso — пол. Polvo — пыль. Muro — стена.

— Очень хорошо. Ну а теперь кто из вас, моих смышлёных учеников, сумеет назвать мне ещё пять слов на науатль, содержащих те же звуки? А, э, и, о, у?

Поскольку никто, включая меня, не решился ответить, Алонсо жестом указал на одну маленькую девочку. Она встала и робко начала:

— Акали, тене...

— Нет-нет-нет, — сказал наш учитель, покачав пальцем. — Это те же самые слова, которые произнёс я. А есть много других. Кто сможет назвать пять новых слов, а?

Однако все ученики сидели молча и смущённо переглядывались. В конце концов Алонсо указал на меня.

— Хуан Британико, ты постарше, и я знаю, что словарный запас у тебя хороший. Ну-ка, назови нам пять слов, в которых имеются упомянутые гласные звуки.

Почти не задумываясь, ибо «нужные» слова уже сами просились мне на язык, я, с мальчишеской ухмылкой, которая больше пристала бы ученику раза в два помоложе, затарахтел:

— Мадитль... ауилема... типили... читоли... тепули.

На лицах малышей отразилось недоумение, но ребята постарше уже знали, во всяком случае, некоторые из произнесённых слов и отреагировали соответственно. Кто-то ахнул от испуга, кто-то захихикал в рукав. Слова были явно не из числа тех, которые могут понравиться учителю, особенно учителю-христианину в церковной школе.

— Очень смешно! — буркнул Алонсо, сверкнув глазами. — Вижу, что ты дерзкий, бесстыдный babalicon. Отправляйся в угол, встань лицом к стене и стой там, пока не закончится урок. Пусть тебе будет стыдно!

Что значит babalicon, я не знал, но мог предположить, и мне действительно было очень стыдно. Стоя в углу, я чувствовал, что наказан заслуженно, и сожалел, что повёл себя так с человеком, от которого не видел ничего, кроме добра. Что же до оставшегося урока, то он был посвящён отысканию и повторению вполне пристойных, безобидных слов, содержащих нужные гласные. Я эту тему уже усвоил, запомнил пять названных учителем испанских слов и, таким образом, от неучастия в дальнейшем ничего не потерял. К тому же, отпустив по окончании занятия остальных, Алонсо велел мне задержаться и один на один сказал:

— Хуан, ты поступил грубо, неприлично и совсем по-детски, поэтому и мне, в назидание остальным, пришлось проявить по отношению к тебе строгость. Но, с другой стороны, должен признать, что твоя выходка помогла этим детям почувствовать себя более непринуждённо. Они, по большей части, переживали и нервничали, потому что находились в непривычной обстановке, а теперь им будет полегче, да и мне тоже. Поэтому я тебя прощаю. На сей раз.

Я пообещал, — абсолютно искренне, — что другого раза не будет. Потом Алонсо повёл меня по коридору в помещение, где должно было состояться следующее занятие и где мне предстояло познавать основы христианской веры. К великому моему облегчению, оказалось, что в этом классе я вовсе не самый старший. Здесь присутствовали подростки, юнцы, но были и зрелые, взрослые люди, в том числе несколько женщин, а вот детей как раз не было вовсе. Равно, как и того разнообразия цветов кожи, которое имело место среди юных учеников на предыдущем занятии.

Отличие от предыдущего класса заключалось и в том, что этот был набран раньше, занятия в нём уже некоторое время велись, и я, присоединившись к ним по ходу дела, вынужден был начинать не со знакомства с элементарными основами, а сразу же погрузиться в глубины, недоступные моему пониманию.

В тот, самый первый для меня день священник-учитель распространялся о христианском понятии Троицы. Падре Диего, в отличие от других священников, имел не бритую макушку, а совершенно лысую голову, и был рад, когда мы называли его нашим словом «тете» — это уменьшительно-ласкательное от «отец». На науатль падре Диего говорил почти так же бегло, как Алонсо, поэтому произнесённые им слова и фразы я понимал... чего никак не могу сказать об их значении. Например, слово «троица», по-нашему йейеинтетль, означало группу из трёх существ: три чем-то объединённых предмета или три элемента чего-либо единого. Скажем, три вершины треугольника, три зубца трезубца или три лепестка трилистника. Но тете Диего упорно пытался добиться от слушателей восхищения «троицей», явно состоящей из четырёх элементов.

И по сей день я не встретил ни одного испанца-христианина, который не почитал бы от всей души Святую Троицу, состоящую из: одного Бога, у которого нет имени; сына Бога, который зовётся Иисус Христос; матери этого сына по имени Дева Мария; и Духа Святого, который, поскольку это не имя, а лишь название, явно сродни остальным «святым», то есть малым богам вроде святого Хуана или святого Франциска. Однако из вышеизложенного со всей очевидностью следует, что высших божеств четверо, а уразуметь, как четверо могут составить троицу, мне так и не удалось.

В тот день, как и во все последующие — за исключением дней, именовавшихся воскресеньями, — я по окончании занятий в обоих классах отправлялся в собор, где мы с Алонсо де Молиной, усевшись среди старинных, написанных на бумаге или выделанной оленьей коже книг, обсуждали трактовку изображённого на той или иной странице, какой-нибудь отрывок, а порой и значение единственного символа.

Конечно, с основами нашего письма, равно как и с методами счёта, принятыми у ацтеков и мешикатль, нотариус уже был знаком. Знал он и о существовании несколько иных, но схожих с нашей систем письма, использовавшихся другими народами — например, в языках сапотеков и миштеков — или применявшихся более древними племенами, уже не существующими, но оставившими записи о своём времени — такими, как ольмеки или древние майя. Алонсо знал, что в любой книге, начертанной любым писцом любого народа Сего Мира, изображение рядом с головой человека науатль — то есть языка, — означало, что этот человек говорит. Если изображённый язык закручивался, следовало понимать, что человек поёт или читает стихи, а тот же язык, но пронзённый шипом, — обозначал, что говорящий лжёт. Алонсо умел распознать символы, которые использовали все наши люди для обозначения гор, рек и тому подобного. Короче говоря, он неплохо владел основами нашего искусства изображения слов, но всё же порой мне удавалось заметить и исправить кое-какие неточности.