Миф об утраченных воспоминаниях. Как вспомнить то, чего не было - читать онлайн книгу. Автор: Элизабет Лофтус, Кэтрин Кетчем cтр.№ 91

Однако Инграм не мог вспомнить, что насиловал своих детей. Как же он мог рассказать следователям, что случилось, если он даже не помнил об этом? Детективы отвергали его попытки все отрицать, повторяя три базовые истины.

Истина первая: его дочери – порядочные и ответственные девушки, которые не стали бы лгать о таких важных и значимых вещах, как сексуальное насилие и инцест. Инграм охотно согласился с этим утверждением. «Мои дети честны, – без конца повторял он. – Мои дети всегда говорят правду».

Истина вторая: разум сексуальных насильников, неспособных признать весь ужас содеянного, часто вытесняет воспоминания об их преступлениях. Инграм частично был с этим согласен, ведь он лично видел, как насильники и педофилы, да и, в сущности, большинство людей, обвиненных в жестоких преступлениях, отрицали выдвинутые против них обвинения и говорили о потере памяти. Но все же Инграм возражал: его желание узнать правду было сильнее, чем страх перед содеянным, и он был полностью готов признаться в этих преступлениях… если бы только он мог вспомнить, что совершил их.

Истина третья: единственный способ добраться до правды – признать, что он изнасиловал дочерей. Если он признается, воспоминания автоматически вернутся к нему.

Теория о вытеснении, лежащая в основе второго и третьего утверждения, показалась Инграму разумной. Это была попросту мирская версия церковной теории о дьявольских уловках: Сатана пытается уничтожить воспоминания о злых деяниях, чтобы он мог продолжать губить человеческую душу. Но если одержимому хватит мужества признаться, на него снизойдет понимание своих собственных действий, и твердая рука Господа направит его на путь истинный.

Инграм отчаянно желал, чтобы на него снизошло озарение и он узнал правду, но его мучил страх. От страха у него сводило желудок, а сознание затуманивалось. Страх был подозрительно похож на нечто живое, что поселилось внутри его и пустило корни, и это нечто, казалось, разбухало и росло в самом центре его «я». Ему чудилось, будто он слышит пробивающийся сквозь страх голос Господа. Признайся! Признайся! Ему почти казалось, что сам Бог разговаривает с ним.

После четырех часов допроса Инграм согласился сделать официальное заявление. В 14:46 включили диктофон.

– Пол, я разговаривал с Эрикой и Джули, – сказал один из следователей, – и они рассказали мне о нескольких случаях неприемлемых сексуальных контактов между вами и каждой из них. Можете рассказать, что вы помните о том, как дотрагивались до них? Что, по вашему мнению, было неуместным?

– Ну… Мне было сложно, хм, признать это, – пробормотал Инграм, – но я действительно полагаю, что предъявленные обвинения небезосновательны и что я действительно надругался над ними и насиловал их, и, возможно, на протяжении долгого времени. Мой разум вытеснил воспоминания об этом. Э-э, возможно, я очень успешно скрывал их от самого себя, и теперь я пытаюсь их вернуть. Э-э, и со слов девочек я… я знаю, что это не может быть неправдой и что я действительно все это сделал.

– Но почему? – вмешался один из следователей. – Почему вы говорите, что это не может быть неправдой?

– Ну, во-первых, девочки знают меня, – ответил Инграм. – Э-э… они не стали бы врать о чем-то подобном, и во-вторых… есть еще одно доказательство, которое… на мой взгляд, указывает на то, что это произошло.

– И в чем же, по-вашему, оно состоит? – спросил следователь.

– Ну, по крайней мере, в том, как они вели себя последние пару лет, и в том, что я не мог проявлять нежность по отношению к ним, хоть и хотел. Мне… мне сложно их обнимать и даже говорить, что я люблю их, и я… я просто знаю, что это неестественно.

– Если бы мы спросили вас – это вопрос, на который можно ответить только да или нет, – трогали ли вы Джули непристойным образом, что бы вы ответили?

– Я был бы вынужден сказать да, – ответил Инграм.

– А Эрику?

– Мне тоже пришлось бы сказать да.

– Эти… э-э-э… случаи повторялись на протяжении долгого времени?

– О да!

– Как вы думаете, сколько лет было Эрике, когда это начало происходить между вами?

– Я сам не помню, но я знаю, что в разговорах пару раз упоминался пятилетний возраст.

– Что вы помните?

– Я ничего не помню.

* * *

Это было довольно странное признание. Инграм во всем признался, поскольку думал, что его дочери не стали бы врать, и поэтому он, должно быть, насиловал их, несмотря на то что сам он ничего не помнил. Инграм просто как попугай повторял то, что со слов следователей он якобы сделал со своими детьми, и его признание явно не соответствовало требованиям закона. Следователи решили поддать жару. Они хотели знать о самом последнем случае изнасилования, который произошел незадолго до того, как Эрика съехала из дома. Помнил ли Пол этот инцидент?

– Ну, я пытаюсь вспомнить это, но я все еще смотрю на все это как бы со стороны, – ответил Инграм. – Но… э-э… есть доказательства, и я… пытаюсь посмотреть на это от первого лица, и у меня не очень выходит, но я… должно быть, я встал с кровати, надел халат… ммм… зашел в ее комнату, сдернул одеяло, и… по крайней мере частично ее раздел, а затем ласкал… э-э… ее грудь, половые органы… э… и говорил ей, что если она кому-нибудь об этом расскажет, то я… э… убью ее.

– Вы описываете все это от третьего лица. Теперь я спрошу вас прямо: то, о чем вы говорите, на самом деле случилось?

– Фу-у, – Инграм глубоко вздохнул. – Мне все еще тяжело добиться ясной картины произошедшего. Головой я понимаю, что это должно было случиться, но мне все еще сложно точно все вспомнить, чтобы рассказать подробно.

По просьбе Инграма диктофон выключили. Следователь Шониг делал пометки, в которых говорилось, что Инграм неоднократно взывал к Богу, прося помощи. Шониг также отметил, что Инграм впал «в некое подобие транса» и в этом бессознательном состоянии начал описывать красочные сцены насилия. Однако он описывал то, что он «наверное, сделал», практически или совсем без эмоций, будто был бесстрастным наблюдателем, а не главным действующим лицом этой драмы.

Когда диктофон снова включили, детективы попросили Инграма вспомнить ту ночь, когда он вошел в комнату Эрики, снял халат и повесил его на спинку кровати.

– Вы разбудили ее? – спросил один из следователей.

– Э-э… я не помню.

– Что вы делали после того, как повесили халат?

– Мм… я, должно быть, снял с нее одежду, э-э-э… по крайней мере, трусики или штаны от пижамы.

– Хорошо, вы говорите, что вы, должно быть, сделали это, – прервал его один из следователей. – Итак, вы имеете в виду, что вы, должно быть, сделали это или что вы это сделали?

– Что я сделал это, – ответил Инграм.

– После того как вы сняли с нее штаны, где вы ее трогали?

– Я трогал ее грудь, ее половые органы…