Тысяча жизней - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Поль Бельмондо cтр.№ 20

«Оскар», разумеется, не был одобрен снобами, и я вряд ли мог снискать восхищение преподавателей Консерватории моей игрой в бульварном театре, как бы хороша она ни была. Вдобавок им и не выпало счастье присутствовать на представлении. Я не видел их в первых рядах партера. Вместо них там шумно смеются мои подружки с Центрального рынка.

Однажды администраторша театра спросит меня строгим тоном: «Что это за вульгарные девушки так громко хихикают?» На что я, недолго думая, отвечу: «Это мои кузины».

Эта же суровая дама, преобразившаяся по такому случаю в вестника несчастья, принесет мне позже повестку, приглашение к радостям, весьма далеким от «Оскара»: на войну в Алжире.

Я должен отправиться туда manu militari, оставив мою роль Жан-Пьеру Касселю, и перспектива открыть таким образом страну, где родился мой отец, мне не нравится. Вдобавок я не сохранил ни одного приятного воспоминания о днях и ночах в армии. В памяти остались только удары прикладом. Меня зачислили в пехоту.

Прибыв на место, я должен осваивать оружие и, главное, патрулировать. Ничего хорошего для меня, не рожденного быть тихим и тем паче вооруженным. Ходить часами в тяжелой военной форме в невыносимую жару, не разговаривая, не стреляя, – я не вижу в этом интереса. Я выучил наизусть все камни и землю от Алжира до Хусейна и от Дея до Сюркуфа. Сил моих нет. Я нахожу эту страну такой негостеприимной и враждебной, что восхищаюсь моим братом, который поселился здесь и работает. Когда мои «шеф-да-шеф» дают мне волю на пять минут, чтобы повидать его, он старается подсластить мою горькую долю, которая становится легче, когда я принимаю решение свалить из этой дыры.

На смотре войск перед генералом Саланом я марширую рядом с одним товарищем; мы тащимся в конце колонны и беседуем о том, как трудно быть пехотинцем в Алжире. Он вдруг заявляет: «Плевал я на все, к Рождеству меня здесь уже не будет!» Эта фраза произвела на меня магическое действие, внезапно открыв горизонт, которого я себе и не представлял.

И тут вмешалась судьба: я был ранен в ногу. Достаточно серьезно, чтобы меня отправили во Францию, в Валь-де-Грас, после четырех месяцев ада. Ощущение дежавю – я, покалеченный, здесь, – разумеется, захлестнуло меня. Крайне неприятным образом. Армия мне противопоказана – это бесспорный факт. Я об нее обломался. И не больше мне нравится ее госпиталь, куда она укладывает рядами своих раненых и умирающих солдат. На сей раз они убиты в Алжире, но агонизируют на моих глазах. Моя веселая натура всерьез расстроена. Я разлучен с профессией, друзьями и Элоди, моей будущей женой, которая теперь ждет меня вечерами на Данфер-Рошро, в нескольких кабельтовых ^[18] от Валь-де-Грас.

Когда темнеет, я под шумок удираю с помощью товарища по несчастью. Вот только подвижность моя затруднена хромой ногой, и от былой ловкости не осталось и следа: перелезать через стены мне так же тяжко, как однорукому плавать кролем. Однажды вечером я даже застрял на стене и обязан одному из коллег, выручившему меня из этой деликатной ситуации.

Мне, конечно, хочется вернуться к акробатике, но поправляться я не спешу. Быть снова здоровым – значит вернуться в патруль в Алжире. А этого я не могу. С меня хватит. Благодаря моим ночным побегам я успел кое с кем потолковать о своей проблеме, и один хороший парень, Жан-Луи Трентиньян ^[19], подсказал мне выход: глотать амфетамины, чтобы тебя комиссовали.

Я раздобыл таблетки презулина и спрятал их в туалете. Никогда я не выполнял медицинское предписание так скрупулезно.

Моя цель – выглядеть настолько чокнутым и опасным, чтобы меня, повинуясь здоровому рефлексу, вышибли из рядов. Амфетамины очень эффективно действуют на мою наружность, и без того близкую к облику голодного кота из-за моей любви к физическим упражнениям и нерегулярного питания. Глаза ввалились, цвет лица стал бело-желтоватым, зрачки сузились до булавочной головки, во взгляде горит огонек безумия, губы растрескались. Вдобавок я молчу как рыба. Теперь я вполне достоверен в образе патентованного придурка, с которого станется швырнуть гранату без предупреждения, открыть огонь по своим, удариться в панику в бою.

Благодаря этому курсу амфетаминов я добился аудиенции у члена штаба и врачей. Они задавали мне вопросы, на которые я старался, как мог, давать невразумительные ответы, и смотрели на меня с сокрушенным видом.

Четверть часа они, похоже, колебались, но не насчет того, что со мной делать, а насчет подлинности моего состояния. Конец игре в недоумка положила следующая фраза: «Либо вы совершенно сумасшедший, либо отъявленный плут; в том и в другом случае вы нам не нужны».

Я комиссован по статье Р4, и это главное. Не возвращаться в Алжир, не терять время вдали от подмостков.

К счастью, успех «Оскара» помог мне туда вернуться. После Алжира я сыграл одну из главных ролей в пьесе, поставленной Кристианом Жераром в «Театр ла Брюйер», Treˊsor Party. Премьера была громкой. Пресса млела, расточая мне комплименты. Меня называли «одаренным», «уморительным», журналисты проявляли ко мне интерес и призывали публику посмотреть меня в пьесе: «Скорее! Спешите видеть этого юного актера!»

Но на этот призыв мало кто откликнулся. Очень мало. Вечер за вечером зал оставался полупустым. Успех, который можно было предсказать по восторженной реакции СМИ, в руки не давался. Не в пример «Оскару», Treˊsor Party на афишах не задержалась.

Последнее представление было воистину последним, и, словно символизируя полный провал, я поскользнулся с моим партнером Жаком Сироном за декорациями, с кусачками в руке. И мы милосердно отпустили на свободу голову оленя и картины, попадавшие одна за другой.

Лучше было посмеяться над этим фиаско. Хотя в глубине души я начинал уставать от несбывшихся надежд, провалившихся планов, непредвиденных крахов. Я чувствовал себя зажатым, в мертвой точке. Как будто театр отторгал меня, едва приняв. Мне не хватало непрерывности, психологического комфорта в этой постоянной синусоиде. Я вглядывался в горизонт и видел только глухую стену. Положение казалось безвыходным.

Терять нам нечего. А выиграть мы, пожалуй, можем многое.

Этим летом 1955 года мы с Жан-Пьером Марьелем достигли апогея нашей импульсивности и чаяний. Никогда еще мы не были так пылки, окрыленные вернувшейся вместе с солнцем надеждой блистать. Я еще не познакомился с десятой музой, но уже мечтаю о ней, как большинство начинающих актеров.

В ту пору волшебное слово, то, что зажигает звезды в наших глазах, – это еще не Голливуд, но Чинечитта, храм кино в Риме, где священнодействуют великие: Росселини, Феллини, Ризи, Де Сика, Висконти. Там снимается много фильмов, и я слышал, что можно получить рольку: это легче, чем во Франции, итальянцы гостеприимны.