Сдвиг. Как выжить в стремительном будущем  - читать онлайн книгу. Автор: Джефф Хоуи, Джой Ито cтр.№ 54

20 апреля 2015 года газета New York Times обнародовала поразительную демографическую тайну: оказалось, немалое количество мужчин-афроамериканцев — гораздо большее, чем можно разместить в объявлениях о пропаже, — исчезло без следа. Данные переписи, как правило, не попадают в шокирующие заголовки на первых страницах газет, но эти цифры не могли не привлечь внимание читателей: «Пропало 1,5 миллиона чернокожих мужчин!» Сведения были предоставлены командой Upshot дата-журналистов ^[304] издания, — но не нужно быть любопытным репортером, чтобы отметить бросающуюся в глаза статистическую аномалию, обнаруженную в ходе переписи 2010 года. На тот момент недоступными для переписи были около 7 миллионов чернокожих мужчин и более 8,5 миллиона чернокожих женщин в возрасте от 21 до 44 лет.

Использование термина «исчезли» было провокационным, однако говорило о многом. Ясно, что миллион с половиной американцев не могли внезапно похитить пришельцы — и тем не менее они исчезли. Эти люди не ходят в церковь, не возятся на кухне, не помогают детям делать домашнее задание, не занимаются делами до обеда. Кое-кого из них (примерно 600 тысяч) можно обнаружить в пенитенциарных заведениях. А еще 900 тысяч? Кто-то на тот момент числился бездомным, кто-то служил в контингенте американских войск за рубежом. Но подавляющее большинство, похоже, были мертвы: пали жертвами сердечных заболеваний, диабета и худшей эпидемии из всех — домашнего насилия, на долю которого приходится (отрезвляющая цифра!) 200 тысяч погибших чернокожих мужчин в возрасте, который специалисты от демографии справедливо называют «годами расцвета».

Среднестатистическая женщина-афроамериканка, как правило, проживает в общине, где на 43 мужчины приходится 67 женщин. Наихудший гендерный разрыв, как обнаружила газета Times, имеет место в Фергюсоне — именно там зародилось движение «Черные жизни имеют значение» после того, как полицейский убил безоружного чернокожего подростка в 2014 году. Также разрыв велик в Северном Чарльстоне, где полиция застрелила (также безоружного) подозреваемого — афроамериканца Уолтера Скотта — при попытке к бегству.

Когда исчезает без следа столько народу, это подрывает жизнь сообществ, которые и так создают массу проблем школам, деловым кругам и социальным структурам. Согласно недавнему исследованию, проведенному двумя экономистами из Чикагского университета ^[305], неравенство негативно влияет на принятие долгосрочных обязательств и создание семьи мужчинами, которым не нужно соперничать из-за жен или партнерш. Это, в свою очередь, усугубляет действие факторов, влияющих на исчезновение чернокожих мужчин, — таких как рост бандитизма, незащищенные половые контакты и самоубийства. Создается порочный круг, в котором масштабные потери превращают муниципальные сообщества в эквивалент «ходячих развалин».

Людям трудно оставаться вне зоны негативного влияния подобных «цепей обратной связи». Проблемы, поразившие самые проблемные из наших сообществ — от провалов школьного обучения до подростковой беременности и недоедания, — только усиливались, несмотря на целые поколения реформ и политических предписаний, разработанных с самыми благими намерениями, а газеты пестрели кричащими заголовками, за которыми как-то забывалось, что каждая жертва, каждый убитый, каждый выпавший из общей жизни человек — чей-то брат, чья-то сестра или ребенок.

Но тогда выходит, что силы, укрепляющие нашу апатию, в целом мощнее тех, что побуждают нас к действию.

В 1938 году, вскоре после «Ночи разбитых витрин» — погрома, в результате которого был убит по крайней мере 91 еврей и разрушено более тысячи синагог, — один психолог взял интервью у 41 члена нацистской партии и обнаружил, что только 5 % из них одобряли гонения по расовому признаку ^[306]. С тех пор немецкая нация мучается над проблемами вины и соучастия.

Хотите услышать один из аргументов? Итак, внимайте…

Приход к власти нацистов и связанные с ними преступления — это последствия неких единичных обстоятельств, свойственных только тому месту и времени, и повторения не будет. Версальский договор поверг милитаризованную нацию в стыд и угнетение, породив восстания, хаос и отчаяние, и на обломках старого мира выросла фигура Гитлера — авторитарного персонажа, который предложил немцам порядок и национальное возрождение. Гитлер выполняет свои обещания, и к тому времени, как темные намерения этого «духа отрицания» становятся ясны, слишком поздно противостоять ему.

Звучит весьма утешительно, не так ли? Эта история достаточно правдива, чтобы убеждать; она оправдывает всех тех, кто жил со склоненной головой и молился, чтобы кто-нибудь наконец уничтожил безумца; она говорит всем остальным: ну уж с нами такого никогда не случится!

Вот только это происходит снова — здесь, у нас. Мы воображаем, что обязательно услышим зов истории, когда он раздастся. А когда этого не случается, мы возвращаемся к своим повседневным заботам, к своей непотревоженной морали. Может, история и не взывает к нам; но может, надо внимательнее прислушиваться, чтобы услышать. Утвердить приоритет разнообразия над давней ценностью — страдающей дальтонизмом квалификацией, которая на самом деле никогда не отличалась нечувствительностью к оттенкам, — значит признать, что стратегические императивы не могут являться единственным критерием раздачи общественных наград. Не только в элитной среде поколения миллениума, которое заполняет наши лекционные аудитории, а еще в гораздо более жестоком мире изоляторов, развозных автофургонов и приемных покоев больниц нарастает ощущение, что быть правым, быть богатым и талантливым недостаточно. Еще нужно быть справедливым.

Это очень серьезно — обвинить кого-то в исчезновении более миллиона людей. Но если этого не сделать, мы лишим лица, лишим индивидуальности каждого из братьев, отцов, сыновей, вместе составляющих абстрактную цифру статистики. Мы все обладаем агентивностью ^[307] в отношении собственных жизней, однако агентивность — это благо, которое в нашем обществе распределено далеко не равномерным образом. Иллюстративное описание причин и следствий расизма выходит далеко за рамки нашей книги. Достаточно будет привести два примера из области статистики. В период с 1934 по 1962 год федеральное правительство выступило гарантом 120 миллиардов долларов ипотечных кредитов. Это была, как писали Мелвин Оливер и Томас Шапиро в своей книге «Богатство белых и черных» (Black Wealth / White Wealth), вышедшей в свет в 1995 году, «величайшая массовая возможность обогащения в американской истории». Триллионы долларов, теоретически предоставленные по праву справедливости, должны были конвертироваться в валюту выбора: выбора пойти в колледж получше, или поступить в неоплачиваемую интернатуру, или нанять хорошего адвоката, чтобы вытащить из тюрьмы подростка, «который вообще-то хороший, просто немного ошибся». Но 98 % этих займов были выданы белым семьям.