Почему мы стареем. Научные знания о том, как наш организм стареет, почему это происходит и каковы современные способы замедлить этот процесс | Валерий Новоселов | страница 41 | LoveRead.ec

В последние 5–7 лет перепрофилирование (по англ. drug repositioning, repurposing) лекарственных средств набирает обороты. Ведь на испытания с нуля нового лекарственного средства уходят долгие годы, а стоимость всего цикла составляет на сегодня около 2,5 млрд долларов США, и, лишь пользуясь исключительным правом производства и продажи оригинального препарата, фармацевтические компании получают шанс компенсировать потраченное и получить прибыль. Но если взять уже одобренные к применению лекарственные средства и проверить, не сработает ли какое-нибудь из них по другим показаниям, ведь одобренные препараты уже прошли тесты на токсичность, их безопасность изучена, даже с учетом того, что вторая и третья фазы клинических исследований в случае перепрофилирования лекарственных средств неизбежны и стоят дорого, это позволит сэкономить сотни миллионов долларов.

Исследователи анализируют данные различных клинических исследований, в том числе ретроспективных, но этого можно избежать, когда, прочитав одну или несколько статей, люди, не имеющие даже понятия, что такое фармакодинамика или фармакокинетика, фактически по своему усмотрению делают вывод по каким-то препаратам с конкретными показаниями использования по какому-либо заболеванию, что раз они увеличивают выживаемость больных с инсультами, а рост инсультов происходит с увеличением возраста, то можно этот препарат принимать как геропротектор, то это просто не более чем шоу и нарушение всех моральных принципов.

Расшифрую. В медицине есть документ «информированное согласие»^[42]. Он предназначен для документальной фиксации факта осознанного принятия решения пациентом о выполнении ему какого-либо медицинского вмешательства. Этот документ включает в себя название процедуры, показания к ее выполнению и обоснование ее необходимости, что положительного дает процедура пациенту, а что будет, если ее не делать, каковы ее ближайшие и отдаленные риски, возможные осложнения, каковы особенности состояния пациента после процедуры, восстановительный период. Сюда же входит – какие существуют альтернативы и чем они отличаются от предлагаемой процедуры с точки зрения эффективности и рисков. Документ признан де-юре.

Неплохо бы было, чтобы пациенты или клиенты обращались с вопросом: «А не подписать ли нам информированное согласие?» – к таким рекомендующим «хакинг». Однако, пока рекоменданты будут прятаться за фразами «мы рекомендуем обращаться к врачам», при этом мы понимаем, что к врачам это никакого отношения не имеет, пациент к ним вернется и будет или сам принимать их назначения, или заключит с ними договор (что может быть хорошо, только если у них есть лицензия на медицинскую деятельность).

Вот письмо от читателя: «Чем дольше я разбираюсь в теме, тем больше прихожу к выводу, что, от чего зависит продолжительность жизни человека, пока не понятно никому. Но, уж во всяком случае, не от количества выпитых таблеток и сданных анализов. От чего и когда человек умрет, никто не знает, а самоуверенность биохакеров – от молодости и незнания. Собственного опыта у этих молодых людей нет и быть не может, статистику берут из статей, статьи подбирают, какие им подходят. А сколько сами проживут, не знают, но уверенно читают мантры про 150, 300 и более лет».

На 2016 год в Москве, по данным главного внештатного гериатра МЗ РФ профессора О. Н. Ткачевой и ее заместителя профессора Н. К. Рунихиной, было около 30 врачей-гериатров. При этом нужен один гериатр на 60 000 населения или один такой специалист на 20 000 пожилого и старого населения, что составляет около 250 человек на столицу. Не лучше ситуация была по России в целом, но сегодня ситуация быстро изменяется к лучшему. В апреле 2018 года вышло первое национальное руководство по гериатрии, в подготовке которого участвовали ведущие специалисты страны. Это только первый шаг к формированию гериатрической службы и разработке стандартов профессии. Геронтологию, как науку о старении, не преподают будущим врачам, гериатры в целом так же плохо знают основы биологии старения. Все нужно кардинально менять, нужен перевод гериатрии на качественно более высокий уровень, врачи это прекрасно понимают. Только при системности мышления и широте взглядов, понимании гносеологических и эпистемологических основ геронтологии в целом можно попытаться увидеть целостную картину старения человека.

На сегодня существует множество гериатрических синдромов, как нозологическая единица в МКБ 10 включена старческая хрупкость, планируется включение старческой саркопении. Нужно обеспечить стареющее население гериатрами, тут времени нет на раскачку, и каждого врача доступом к гериатрическому знанию. Только гериатрическая направленность медицины завтрашнего дня поможет современному врачу работать в условиях стареющего общества.

Одновременно можно услышать заявления от молодых биогеронтологов, что их открытия скоро приведут к тому, что гериатров просто не останется (в основе этого заблуждения лежит упомянутый эффект Даннинга – Крюгера. – Примеч. авт.). Отвечаю, да, их нет пока, но если же мы хотим обеспечить высокое качество жизни пожилых и старых людей, которыми вы сами станете очень быстро, нужны профильные врачи. А вашего биологического знания, хотите вы или не хотите, мало, здесь нужно клиническое мышление.

Пока же это замещает бесплодная схоластика вечного бесплодного спора биологического направления в геронтологии, суть которого – влиять на жизнеспособность в целом, и клинического подхода, суть которого разбираться с механизмами конкретного. Конечно, подходы двух направлений представлены схематично, они намного более сложны, но позволяют понять, что схоластика преобладает над прагматическим подходом – надо изучать конкретного современного человека в возрасте старости. Именно у него процессы старения уже развились во всей красе и представлены множественными гериатрическими синдромами и возрастзависимыми заболеваниями.

Письмо читателя: «Сейчас нахожусь в одной из московских поликлиник: хочу мать записать к гериатру (участковый терапевт, к которому мать душевно привязана, у меня, к сожалению, давно не вызывает доверия, но привести 87-летнего человека к другому терапевту мне не удается по причине упрямства и привычки к одному врачу), так вот, убедила маму, услышав с экрана бравурные призывы посетить старикам врачей-гериатров, что ей это нужно (а это, увы, действительно нужно). Не только ей, к сожалению, но и массе других таких же плохо обслуживаемых нашими поликлиниками стариков. Потому что гериатр – один на пять п/к, запись к нему (ногами дойти или в Интернете, как к другим) невозможна, нужен личный звонок от терапевта (того же) с просьбой о консультации пациента. Потом пациента (если терапевт все ж решит позвонить) ставят в долгую очередь (опять же те самые пять п/к и очень много стариков…). Так что, думаю, к моим 80 гериатры либо вымрут как вид, либо вымрем мы, что возможнее».

Борьба со старением в виде выяснения механизмов, которые приводят к снижению жизнеспособности человека с возрастом (как и формированию ВЗЗ), абсолютное, на мой взгляд, благо. Подход простой: если мы найдем что-то общее в этих заболеваниях, это будет след к механизму старения. Пока общее – в системном окислительном стрессе и в системном воспалении. Сама старость не считается болезнью, практического смысла в признании ее болезнью нет, так как менять смысл без практической цели могут только исторические неудачники, которым нужны революции.