Великая Китайская стена - читать онлайн книгу. Автор: Джулия Ловелл cтр.№ 63

Такая скупость, видимо, объясняет легкость, с какой маньчжуры прорывались с северо-запада, постепенно завоевывая Китай в 1620–1644 годах: реальное состояние минской стены (в чем нет никаких сомнений!) далеко не соответствовало идеалу. Однако эта линия аргументации содержит слишком много веры в базовый стратегический смысл стеностроительства. Слабость династии Мин более трагически связана с людьми, направлявшими пограничную политику, и с солдатами, служившими на границе. К концу шестнадцатого столетия минская армия пребывала в состоянии бесхозности — ей недодавали денег, она отличалась плохой организованностью и недисциплинированностью — и не могла противостоять удару маньчжурских войск. Продление минских стен привязало китайцев к политике статичной обороны, в принципе непригодной для противостояния в высшей степени мобильным противникам, которые, как продемонстрировал в 1550 году Алтан-хан, неизменно игнорировали сильно укрепленные пути в пользу неприкрытых.

Политические и социальные последствия заслоненной стеной напряженности между китайцами и монголами были очевидны для каждого, кто провел хоть какое-то время вблизи границы. «Трупы солдат валялись на полях, — отмечал пограничный чиновник в 1570-х годах, — повсюду бродили бездомные люди, города и поселки лежали в руинах, запасы продовольствия иссякли, пограничные чиновники не могли защитить даже себя самих, а императорский двор был настолько занят, что у него не оставалось времени поесть».

Однако в 1571 году у китайцев в руках появился серьезный дипломатический шанс, за который и ухватились два политика, достаточно умные, прагматичные и смелые, чтобы доказывать — простым сидением за стенами мира ни за что не добиться: только дипломатия и торговля могут заставить север повиноваться. Разъяренный тем, что обещанную ему невесту выдали замуж за другого кочевого царя, любимый внук Алтан-хана бежал в Китай и сдался. Главный министр Мин, Чжан Цзюйчжэн, вместе с одним из губернаторов с северо-запада, по имени Ван Чунгу, убедил двор использовать внука в качестве рычага давления на Алтана, убедив его принести клятву верности Мин в качестве данника и купив его добросовестность открытием пограничных рынков. Алтан с радостью ухватился за это предложение, согласившись даже переименовать свою столицу Хух-Хото — базу, с которой он десятилетиями набрасывался на Китай, — по унизительному для него выбору китайцев, в Гуйхуачэн (Город, Вернувшийся В Лоно Цивилизации). 13 июня 1571 года на Террасе Пасущихся Лошадей, прямо перед стенами Датуна, чей гарнизон он терроризировал все последние сорок лет, Алтан был наречен Шуньи-ваном — Послушным И Добродетельным Принцем. «Слушайте, восемьсот тысяч конных войск Китая и четыреста тысяч конных войск северных варваров, — провозгласил Алтан-хан перед всеми, кто его слышал. — Никогда больше мы не будем покушаться на границы Китая». Произошел обмен данью и подарками, и торговцев из южного Китая пригласили для торговли на северной границе, а Чжан Цзюйчжэн надеялся воспользоваться возникшей передышкой для улучшения пограничной обороны. «С тех пор, — сообщает «История династии Мин», — страдания пограничных районов прекратились. С востока на запад все солдаты и гражданское население семи пограничных районов на протяжении нескольких тысяч ли линии границы переживали счастливые времена. Оружие не применялось, военные походы сократились на семьдесят процентов».

К 1582 году, однако, и Чжан Цзюйчжэн, и Алтан-хан умерли, а вместе с ними умерло и их стремление к компромиссу. Снова стала нарастать напряженность, а с ней количество войн и расходы. Окончательно разложившаяся армия Мин осталась беззащитной перед лицом новой великой силы, поднимавшей голову на северо-востоке, где среда рек, полей, лесов и степей Маньчжурии одна мелкая племенная рыбешка по имени Нурхаци приступила к строительству империи. Спустя шестьдесят лет Пекин будет добавлен к завоеваниям его династии, однако не без помощи важной бреши в пограничной стене, созданной неким У Саньгуем, китайским стражем основного прохода между Китаем и Маньчжурией, который в 1644 году отрекся от умиравшей династии Мин с их многочисленными стенами и пригласил маньчжурских завоевателей в Серединное Царство.

Любой, кто решил прогуляться по Шаньхайгуаню, проходу в пограничной стене, контролировавшему доступ от полей, лесов, степей и рек полуварварской Маньчжурии к земледельческим равнинам северо-восточного Китая, примерно во время китайского нового, 1644 года, видимо, не ощущал в сети его зеленовато-коричневато-серых стен ничего тревожного. Для тех, кто работал на обнесенной стенами крепости, жизнь, вероятно, шла в основном как обычно — на работу, с работы — примерно с 1381 года, когда династия Мин приступила к строительству форта на восточном побережье: трамбовалась земля, обжигались и перетаскивались кирпичи, строились и укреплялись стены. Даже сегодня, лишь частично сохранившись, стены вокруг города составляют в длину четыре километра триста метров, в высоту четырнадцать метров, а в ширину — семь и сходятся у центрального сооружения ансамбля, двухэтажной крепости, гордо объявляющей себя Первым Проходом В Поднебесной. Ее слепые, монолитные четырнадцатиметровые бастионы венчаются тяжелыми загнутыми скатами. В 1644 году они должны были выглядеть еще более устрашающе-спокойными. В предыдущем столетии планировщики, которые пеклись о безопасности, усилили обращенную на запад заднюю часть форта воротами Гунчжэнь мэнь (Ворота, К Которым Приходят Поклониться Пограничные Племена). Начав в 1643 году и продолжив в 1644 году, строители укрепляли новые ворота, символизировавшие имперское гостеприимство, еще одной внешней стеной, обращенной на запад (оба сооружения давно обрушились). Думается, если бы позволили обстоятельства и время, к внешней стене достраивали бы новые и новые укрепления, лишь бы только смягчить тревоги минских проектировщиков по поводу границы.

В истории не зафиксировано, что было на уме у тех, кого согнали на работы по самому последнему укреплению стены в минусовую температуру, обычную для января на северо-востоке Китая: ощущали ли они, помимо обычной усталости, болей в спине, плохой одежды и еды, грубости надсмотрщиков, тщетность всего предприятия накануне конца династии; понимали ли, что строят бесконечный ненужные стены вокруг безнадежно прогнившего политического центра. Однако возможно, даже вполне вероятно, на восток стали доходить слухи о катаклизмах, потрясавших центр мира, Пекин: что беспорядки, начавшиеся пятнадцать лет назад в Шэньси, охватили весь северный и центральный Китай, что бунтовщики вот-вот захватят столицу, что минская династия, обанкротившаяся и покинутая своими чиновниками, находится при последнем издыхании, что бывший пастух взял да и объявил себя Сыном Неба. Строители в Шаньхайгуане почти наверняка уже знали — их крепость является практически последним минским бастионом в северо-восточном Китае. Маньчжурские варвары в последние двадцать — тридцать лет один за другим захватывают китайские опорные пункты на северо-востоке, а сейчас нависают над Шаньхайгуанем, ожидая момента, чтобы разрушить последнюю крепость и забрать себе труп минской династии. И все же они продолжали работать.

* * *

В тот же день нового года в тысяче ста километрах от Шаньхайгуаня, в древней столице Чанъань, проходила церемония провозглашения новой династии, Шунь. После восьми с лишним лет непрерывного разграбления северного Китая Ли Цзычэн, бывший пастух, почтальон, а затем предводитель мятежников, родом из Шэньси — северного оплота многих наиболее удачливых завоевателей Китая, узурпаторов власти и революционеров, — набрался решимости присвоить себе Небесный Мандат, брошенный прогнившими Минами. Ли, любивший называть себя Лихим Принцем (Чуан-ван), фактически не представлял, как управлять страной, зато выдвинутый им лозунг приводил под его знамена всех бойцов, с которыми сталкивались его войска: за справедливость для простых людей, против вымогательств минского правительства. Между ним и Пекином лежало восемьсот километров с деревнями и поселениями, чьи жители уже напевали оптимистические гимны, славя в них, в ожидании освобождения от тяжкого гнета налогов и трудовой повинности, Лихого Принца.