Великая Китайская стена - читать онлайн книгу. Автор: Джулия Ловелл cтр.№ 11

Страница

Однако примерно в 1500 году до н. э. климатические изменения иссушили просторы Монгольского плато (два миллиона семьсот тысяч квадратных километров), превратив их в травянистые степи пустыни Гоби. Это, в совокупности с общей тенденцией к усилению разделения способов производства, решительно сдвинуло там фокус жизни с оседлости и земледелия к скотоводству и кочевничеству, создав разрыв шириной в целый мир со строго управляемым, плотно заселенным и возделанным северным Китаем. Неспособные прокормить себя непосредственно с плохо орошаемых угодий, монголы занялись пастбищным хозяйством (особенно коневодством и овцеводством) и охотой. Такие перемены требовали дополнительной мобильности ввиду сезонного истощения пастбищ и особого искусства управления лошадью, чтобы следить за пасущимися на свободе животными. Кочевые обитатели степей ездили на коренастых выносливых лошадях Пржевальского, вооруженные небольшими легкими луками, являвшимися идеальным оружием для использования в седле, и жили главным образом за счет своих стад. Они искусно готовили еду, шили одежду и мастерили необходимые в быту вещи, но были некоторые вещи — в основном зерно, металл и желанные предметы роскоши, например шелк, — которые можно было получить только у южных, китайских соседей либо по согласию (торговля), либо силой (набеги и грабеж).

В начале первого тысячелетия до н. э. мирное равновесие между двумя способами существования — оседлым земледелием и кочевым скотоводством — начало все более раскачиваться. Главной ареной конфронтации (а в грядущие столетия и стеностроительства) между оседлыми и кочевыми народами стал Ордос, зажатый между собственно степью и равнинами Китая. Данный район исследовал американский географ по имени Джордж Б. Кресси в 1920-х годах, в десятилетие царившего в Китае хаоса. Его наезды совпали с расцветом местных милитаристов, с периодом, когда тамошняя власть и подчиненность меняли направление так же легко, как пески пустынь, которые он наносил на карту. Работу Кресси неоднократно тормозили бродячие солдаты, как-то раз ему даже пришлось убегать от преследования банды из двухсот человек (несмотря на его собственный эскорт из тридцати шести конников). Однако во время более мирных интерлюдий Кресси смог обнаружить, что большая часть района представляет собой «сухую, безлюдную равнину… негостеприимную пустыню» с температурными пиками (летом до ста градусов по Фаренгейту, а зимой до минус сорока), покрытую «движущимися песками, которые удерживаются то тут, то там низкорослым кустарником или похожей на проволоку травой… где природа почти ничего не предлагает человеку и очень скупо уступает ему это почти ничего». Кресси находил, что почти повсюду «поверхность Ордоса… состоит из подвижных песков… желтовато-коричневатого цвета… При движении песка в воздух поднимается громадное количество мелких частиц», наполняя воздух характерной «желтой дымкой», переносимой из Ордоса и рассыпающейся по прилегающим районам «словно из гигантского сита». Из пятидесяти восьми летних дней, проведенных в Ордосе, Кресси только пять раз видел дождь. Но в любом случае, сообщал он, «воздух может испытывать такую жажду, что любой дождь испаряется, не долетая до земли». Но в других местах, отмечал Кресси, особенно в низменных бассейнах и там, где вода подходит близко к поверхности, «естественная растительность… покрывает практически всю землю. Низкорастущие травы дают кое-какую пищу для животных и делают этот район более пригодным и для кочевников, и для земледельцев». Ордос, стратегически важный именно из-за своего пограничного положения между двумя типами общества, а также из-за имеющихся здесь земель, пригодных и для скотоводства, и для земледелия, предоставлял, таким образом, экономическую основу господства над степью либо со стороны кочевников, либо со стороны китайцев.

Первые крупные стычки, упоминающиеся в китайских источниках, датируются XIX веком до н. э. В стихотворной форме сообщается о том, как северное племя, сяньюнь, совершило нападение в самом сердце владений Чжоу на расположенную в северо-западном Китае столицу (немного восточнее нынешнего Сианя):

В ходе одной из кампаний армия Чжоу «нанесла сяньюнь решительное поражение / И снискала великий почет… / Мы гнали сяньюнь / До самой Великой равнины». Но не было и ощущения долговременной безопасности: «У нас не будет времени на отдых / Из-за сяньюнь… Да, мы всегда должны быть начеку, — предостерегает стихотворение, — сяньюнь неистовы в атаке». Скорость, приписанная нападению врага, заставляет предположить: скорее всего это первое в истории появление стремительных конных воинов-кочевников, которые будут тревожить границы Китая все следующие тысячелетия. Что вдруг произошло в отношениях, которые, по крайней мере теоретически, следующие три тысячи лет могли регулироваться мирно, посредством торговли и дипломатии, а не разорительными войнами и стенами?

Так как китайцы всегда были более прилежны в записях, чем кочевники, именно их версия событий подтверждает точку зрения о конфронтации между оседлым и кочевым населением. В китайских источниках кочевников всегда изображают в виде алчных, агрессивных орд, устраивающих страшные набеги на миролюбивых китайцев. Китайские источники полны ругательных описаний хищных варваров-кочевников с севера: «птицы и звери», «волки, не заслуживающие снисхождения»; нелюди, «жадные до наживы, у них человеческие лица, но звериные сердца». Живут они в «болотах и соляных пустынях, непригодных для людей». Вера китайцев в то, что их соседи некитайцы не лучше зверей, глубоко проникла в письменный язык: иероглифы, обозначающие племена к северу (ди) и югу (мань) от центральной лессовой равнины, содержат графемы, изображающие соответственно собак и червей. Северные племена, презрительно сообщается в одном из китайских комментариев VII века до н. э., лишены музыкального слуха, не различают цветов и являются коварными злодеями — другими словами, полные варвары.

Китайцы вовсе не одиноки в своем ужасе перед кочевниками. С тех пор как скифы, стремительные разрушители Ассирийской империи, в начале первого тысячелетия до н. э. потрясли до основания классический мир, Западная Европа, как и китайцы, не жалела сил для демонизации конных «варваров» на собственных границах: гуннов («их можно легко назвать самыми ужасными из всех воинов» — Аммиан Марцеллин, примерно 390 год); аваров (их «жизнь — война» — Теодорос Синкелл, примерно 626 год), венгерских татар («которые живут скорее как дикие звери, чем человеческие существа» — аббат Регино, примерно 889 год). Естественно, пожары и грабежи, устроенные в XIII веке Чингисханом по всей Азии и Европе, самым знаменитым кочевником во всемирной истории, едва ли можно назвать хорошей рекламой миролюбия обитателей монгольских степей. К тому же определенная тенденция к агрессии неотделима от кочевого, неоседлого, связанного со скитаниями образа жизни. И в самом деле, за многие века война и военная дисциплина стали столь важной составляющей существования кочевых племен Внутренней Азии, что ни в тюркских, ни в монгольском языках нет самостоятельных, оригинальных терминов для обозначения солдата, войны или мира (для сравнения: в распоряжении авторов старинных китайских записей имелось семь различных определений для обозначения пограничных набегов).

Страница