Идиот - читать онлайн книгу. Автор: Элиф Батуман cтр.№ 34

Иван так и не написал. Я позвонила Ральфу, но трубку никто не снял. Потом позвонила Светлана. Тот вечер и весь следующий день мы провели вместе – гуляли по Массачусетс-авеню и, перейдя мост, по Бостону. После передышки у «Тауэр Рекордз» мы двинулись по Ньюбери-стрит. Заглянули в бисерную лавку. Светлана не видела ничего особенного в том, чтобы в Бикон-Хилле ^[30] пойти в лавку и спустить почти двадцать долларов на бисер.

Вернувшись к Светлане, мы слушали купленные ею диски – альбом Джони Митчелл Blue и «Страсти по Матфею» Баха – и делали бусы, периодически демонстрируя их друг другу и сравнивая. Светлана объясняла, как ее бусы характеризуют ее, а мои – меня, я же думала, как женщины испокон веков – наверное, сколько существует цивилизация – нанизывали бусины на нитки, тростинки или на что там еще. Потом я задумалась, всегда ли это были женщины? Может, в древности бусами увлекались и мужчины. Хотя сегодня трудно представить парней, которые, рассевшись в креслах-мешках, слушают Джони Митчелл, примеряют бусы к шеям друг друга и болтают о Светланиной сестре. В моей душе жило беспокойство: не поэтому ли женщины никогда ничего не добьются, что мы постоянно так или иначе осаживаем себя.

На каникулах Светлана навещала сестру в художественной школе. Она застала ее сидящей со скрещенными ногами на кровати в крохотной общажной комнатке, прихлебывающей один и тот же еле теплый кофе, который каждые два часа разогревала в микроволновке, и мастерящей из мелких палочек артишок. Артишок был обязательным заданием для всех первокурсников. На предыдущей неделе они все делали туфлю из проволоки.

Саша, их мать, хочет отправить сестру к русскому целителю, человеку, который рисует мистические картины ночного неба. Одна из картин висит в ее, Сашиной, спальне. На картине одинокая балалайка проплывает мимо полной луны.

* * *

Вернувшись к себе, я в электронной почте нашла только письмо от матери, где в строке «Тема» было написано: нашествие муравьев.

Увидев утром в папке входящих имя Ивана, я едва не расплакалась. Это напомнило мне одну пытку из книжки, где после истязаний твои тюремщики последовательно возвращают тебе чувства и ты настолько им благодарен, что рассказываешь всё.

* * *

Солнце, писал Иван, встает. За его окном светофор совершает колебания между красным и зеленым. Время от времени мимо проезжает машина, вот и сейчас проехала. В русском языке для описания этой машины – и других машин – требуются глаголы движения с префиксами – как несущественна эта премудрость! Иван только что закончил проверять работы студентов, одногруппницей которых я так и не стала, а через час у него поезд в Йель. Завтра – Калифорния. Солнце уже встало, а он еще ничего не успел. Судьба преподносит подарки, не заглядывая в свою книгу.

Я очень живо всё это представила – светофор, ненужно мигающий в ночи, первые машины на рассвете – и вдруг прониклась пониманием, насколько в его жизни больше всего, чем в моей: что ему нужно сделать, какие расстояния проехать, в то время как я ничего не делала и никуда не ездила и никогда не сделаю и не поеду. Все мои дела – бесконечно навещать родителей – сначала одного, потом другую, – и этому ни конца, ни края. И хуже всего – осознавать, что винить, кроме себя, мне некого. Если мать говорит чего-то не делать, я и не делаю. Все матери что-нибудь запрещают своим детям, но слушаюсь – только я. У меня, у вечного голодранца на огромном мировом рынке идей, нет ничего, чему я могла бы хоть кого-то научить. Ничего, что было бы хоть кому-то нужно. Я перечитала письмо Ивана и взглянула в лицо этому ужасному унижению.

* * *

Когда я отослала письмо, был уже поздний вечер. Я отправилась к реке на пробежку. Всё казалось словно отмытым до скрипа – более и в то же время менее реальным, чем обычно. Я чувствовала землю обеими ногами. И ни в какую не хотела прекращать бег. Не хотела переходить к следующему занятию, потом к следующему.

Приняв душ, я залогинилась в Юниксе и применила команду finger, чтобы узнать, где Иван. Он был онлайн, сервер назывался neptune.caltech.edu.

Я взяла книжку и принялась за чтение. Книжка была как-то связана с Испанией. Каждые пять минут я проверяла, что там у Ивана. Порой он на пару минут переходил в режим бездействия, а потом опять возвращался в активное состояние. Я пыталась представить его там, в Калифорнии, где еще прошлое, где на три часа раньше, – как он набирает что-то на компьютере с именем Neptune, потом на пару минут прерывается и снова набирает.

В 2:40 от него пришло сообщение. Я перечитала его дважды. Я не поняла ни слова, но физически почувствовала, что ничего хорошего для меня там не написано. От отдельных строчек мое сердце парило в вышине, но от того, что лежало под поверхностью, в основе, мне становилось муторно.

Я перечитала письмо в третий раз.

Дорогая Соня, начиналось оно. Мне так много хочется тебе написать. Иван сидел в крошечной комнатке Калифорнийского технологического института. Я всё время описывала нечто вроде вертиго от «выпадения из языка». Он испытывал то же самое. В математике он больше всего любил непосредственность в отношениях между мыслью и текстом – ты пишешь ровно то, о чем думаешь.

Когда я пишу тебе, у меня – похожее чувство, словно мои мысли и настроение передаются прямо в клавиатуру. Не знаю, почему мне этого хочется, это очень трудно постичь. Я понимаю примерно треть из того, что ты пишешь, и у тебя, наверное, – то же самое.

С другой стороны, в той трети, которую я понимаю, Тебя больше, чем если бы это был популярный прозрачный текст, типа эссе или толкования. Во всём, что ты пишешь с таким вниманием и с такой глубиной, есть твой образ. Именно поэтому я боюсь тривиальности разговорной речи. Попробуй я установить с Тобой связь той же глубины, как в этих письмах, – а вдруг у меня бы не вышло?