Кровавая гостиница - читать онлайн книгу. Автор: Поль Махален cтр.№ 8

В июле появляется возможность вздохнуть свободно, только когда наступают сумерки. Но не так было этим вечером. На закате раскалившийся за день тяжелый воздух не стал прохладнее. Небо заволокло тучами, ни одна звезда не сверкнула в черной бездне. Все предвещало грозу.

Маркиз не переставая пришпоривал лошадь — не потому, что боялся вымокнуть под дождем, а потому, что торопился добраться до места. Его преследовало какое-то необъяснимое беспокойство. Было ли дело в предчувствии, которое овладело им в минуту расставания с Филиппом Готье, или его встревожили россказни Антуана Ренодо, но молодой человек находился в крайнем волнении.

За все время своего путешествия он не встретил ни единого экипажа, ни одного пешехода… Все селения, которые он проезжал, выглядели мрачными и пустынными и напоминали скорее кладбище… Если же жители этих селений и приотворяли двери в то время, когда маркиз проезжал по селу, то лишь для того, чтобы просунуть в образовавшуюся щель дуло ружья или выпустить сторожевую собаку.

Гастон мчался вперед. Перед его мысленным взором проносилась вся его прошедшая жизнь. Он вспоминал тихие дни своего безоблачного детства и отрочества, проведенные в маленьком особняке в ІІариже, когда отец его приезжал в столицу для представления королю; вспоминал лица и фигуры своих родителей: отца — сурового старика с воинственным выражением лица, чьи белые как лунь волосы длинными прядями спадали на темный, подбитый мехом плащ, расшитый серебряными шнурами и украшенный королевскими орденами; мать — дочь Эльзаса, с голубыми глазами и пышной грудью, с белым, будто фарфоровым, высоким лбом, обрамленным роскошными напудренными локонами.

Затем в памяти молодого маркиза промелькнуло время обучения, его наставник — почтенный аббат, внушавший ему строгие принципы нравственности, и, наконец, чиновник из Академии, обучавший его всему, что должен был знать дворянин: умению владеть шпагой, ездить верхом и кланяться дамам. Он припоминал свой дебют в Версале, Людовика XVI с тусклым взглядом — кроткого, доброго короля; маленького дофина с завитыми кудрями и, наконец, красавицу Марию-Антуанетту в дивном костюме пастушки.

Увы! Над этими дорогими его сердцу существами пронесся ураган революции, и все, что еще совсем недавно казалось незыблемым, превратилось в прах. Однако же мысли молодого эмигранта останавливались преимущественно на этом периоде жизни.

Когда пребывание в Париже для особ, приближенных ко двору, сделалось опасно, старик маркиз дез Армуаз, принявший новое назначение, отправил своих жену и сына в лоренские поместья в ожидании грядущих событий. По его мнению, должна была восторжествовать монархия. Европа и объединившееся дворянство не могли не уничтожить бунтовщиков-революционеров. Итак, маркиза и Гастон перебрались в замок Армуаз, где и прожили около года вдали от кровавых событий периода террора.

Следует прибавить, что ни в каком ином уголке Франции в те времена не было спокойнее, чем в Воже. Только один дворянин был гильотинирован в Мерикуре за то, что состоял в переписке с герцогом Брауншвейгским и князем Кобургским. Это было установлено из перехваченных революционерами писем. Впрочем, маркиз дез Армуаз поручил семью заботам своего старого ординарца и беззаветно преданного ему человека — Марка-Мишеля Готье, отца Филиппа Готье.

Марк-Мишель Готье был с виду здоровым и крепким детиной, который никогда не забывал оказанных ему услуг. В ту эпоху бушевавших страстей, черной неблагодарности и подлых измен его преданность своему старому господину была беспредельна. Чтобы обеспечить полную безопасность маркизе и ее сыну, бывший трубач Шамборана добился того, что его сделали президентом клуба якобинцев в Виттеле.

Вернувшись как-то из клуба в красном республиканском колпаке и с трехцветным шарфом через плечо — отличительным признаком его звания, — он сказал: «Простите, маркиза, этот маскарад, он необходим для вашей безопасности. Трехцветный шарф скроет бляху жандарма на моей груди, и, покамест под ней еще бьется мое сердце, ни один волос не упадет с головы моей дорогой госпожи и ее сына, ни один мошенник не дотронется ни до единого камня ее дома или дерева ее парка…»

Маркиза с чувством протянула руку преданному слуге. «Готье, — сказала она, — вы достойны принадлежать к нашему кругу. Вы благороднее некоторых так называемых представителей благородного сословия». — «Ах, маркиза! — вскрикнул тот, опускаясь на колени и целуя ее руку. — Вы награждаете меня, а я ведь лишь выполняю свою обязанность…»

Великодушный слуга растил дочь, рождение которой лишило его прекрасной и любимой жены, полковой маркитантки. Дениза, родившаяся во время одного из походов, была высокой, худощавой, жгучей брюнеткой и отличалась богатым воображением. Лицо ее выражало одновременно чувствительность и решимость. Длинные шелковистые локоны высокой короной были уложены над белым чистым лбом, формой напоминавшим лоб античной Юноны. Цвет глаз Денизы, то темный, то светлый, поставил бы художника в затруднительное положение.

Характер у нее был непростой, построенный на контрастах. Отец предоставил дочери полную свободу. Если она не сидела за плетением кружева, то гуляла по полям и лесам или задумчиво блуждала по улицам в полном одиночестве, погрузившись в меланхолию.

Поддавшись непреодолимому желанию, которое испытывают все матери, вынужденные жить в разлуке со своими чадами, а именно: заняться чужими детьми — полагаю, вы не забыли, что Гастон воспитывался в Париже, — маркиза дез Армуаз во время своего долгого пребывания в замке посвятила себя воспитанию Денизы.

Девочка, следовательно, уже не была обычной селянкой-простушкой. Но и барышней-кокеткой она не стала… Дениза никогда не позволила бы себе сделать кому-нибудь реверанс, с тем чтобы ее взяли за подбородок, как обыкновенно водится в подобных случаях; никогда она не танцевала вместе с другой молодежью на сельских праздниках и не давала спуску местным ухажерам. Мы осмелимся даже усомниться в том, что девушка знала, насколько была хороша.

Однако кокетливые туалеты прославили ее на четыре лье в округе, и все громогласно признавали ее законодательницей мод, и когда в воскресный день юная прелестница надевала на голову шляпку, украшенную лентами и кружевами, то привлекала к себе всеобщее внимание.

Как-то раз поутру отец подвел к ней незнакомца изящного сложения и с благородными манерами. «Дочурка, — торжественно произнес Мишель Готье, — это наш молодой господин, сын нашего благодетеля шевалье дез Армуаза. Ты должна почитать его и любить, как я его люблю и почитаю».

Дениза подняла глаза и с любопытством взглянула на Гастона. Сердце ее сильно забилось, краска залила лицо; небо, которое было видно в открытое окно, показалось ей ярче, деревья зеленее, и вся округа заиграла жизнерадостными красками. Молодой шевалье часто заходил в дом лесничего, который из-за своего добросовестного отношения к службе проводил почти все время в лесу.

Гастону было всего двадцать лет. В Версале и Париже, где дамы были столь же снисходительны, как и хороши, его прозвали бесчувственным за холодное отношение к тем пылающим взглядам, которые обращали на него всевозможные графини, баронессы и целый эскадрон танцовщиц балета. В действительности юный маркиз вовсе не был легкомысленным ловеласом, как и Дениза не была ветренной жеманницей. Молодые люди полюбили друг друга.