Алая буква - читать онлайн книгу. Автор: Натаниель Готорн cтр.№ 6

Еще не зная того, кто отнял у него сердце его жены, он обещает искать его с тою же страстью, с которой он искал истину в книгах или золото в реторте алхимика. «Я почувствую его присутствие, ибо мы с ним связаны. Я увижу, как он затрепещет, и я сам внезапно и невольно содрогнусь. Рано или поздно, но он будет в моих руках!»

Образ Чиллингуорса перекликается с образом ученых-маньяков в новеллах Готорна («Дочь Раппачини», «Родимое пятно» и др.). Это тип человека, целиком отдавшегося одной идее, равнодушного к моральным правилам и бесповоротно преследующего свою цель, даже если это связано с гибелью других людей. Но если ученый химик Раппачини губит свою собственную дочь, производя над ней эксперименты с изобретенными им ядами, то его мания, при всем ее эгоизме, мотивируется преданностью науке, то есть в каком-то конечном счете преследует неэгоистические цели. Чиллингуорс же не стремится к научному открытию. Он использует свои знания и силу своего ума исключительно ради личной мести. Здесь эгоистическая мания ученого поставлена на служение эгоистической же цели. Это усиливает зловещий характер его деятельности. Готорн рисует его как человека, который, «занимаясь дьявольскими делами, и сам постепенно превращается в дьявола». Там, где ступает его нога, вянут цветы; из глаз его исходит красно-синее пламя, и черный цвет его одежды гармонирует с его черными делами.

Обдуманной целеустремленности Чиллингуорса противостоит душевная мягкость и нерешительность Димсдейла. Это фигура, на которой пересекаются любовь Гестер и ненависть Чиллингуорса. Если Гестер характеризуется мужеством и добротой, если Чиллингуорс — это мужество без доброты, то Димсдейл — это доброта без мужества. В сущности весь роман строится на том, что у Димсдейла не хватает силы «быть правдивым».

«Человек должен быть правдивым» — учит Готорн Он должен показывать людям «худшую сторону своей души», а Димсдейл воровским образом пользуется репутацией святого праведника, на которую он не имеет морального права. Готорн обнажает это противоречие между ложной репутацией Димсдейла и его тайным обликом согрешившего священника в сцене шельмования Гестер на эшафоте, когда Димсдейл сам должен уговаривать ее раскрыть имя ее соблазнителя. Речь Димсдейла отражает всю двойственность его положения. Он выполняет то, чего ждут от него верующие пуритане, он уговаривает Тестер, но делает он это так искусно, что его слова помогают ей снова почувствовать в нем своего союзника, который страдает не меньше, чем она сама. Димсдейл живет двойной жизнью, но вместе с тем его по существу правдивая натура безмерно тяготится этой двойственностью. Он презирает себя за то, что ему приходится лгать и притворяться, и этим самоосуждением Димсдейла пользуется Чиллингуорс, осуществляя свою месть.

Все дело в том, что Димсдейл воспринимает пуританские законы как абсолютную религиозную норму и свое отступление от этих законов — как страшный грех. Здесь внешнее принуждение превращается во внутренний душевный закон. Тюрьмой для человека становится его собственное сознание. И конфликт, который для Гестер Прин развивается между обществом и страдающим индивидуумом, здесь перенесен в глубь человеческой души или, придерживаясь образной системы Готорна, в глубь человеческого сердца.

Сердце согрешившего священника является сферой борьбы различных побуждений. В нем скрыта роковая тайна, которая причиняет ему неслыханные муки. Поэтому Готорн сравнивает его сердце с темной пещерой, тюрьмой, могилой. Тайну Димсдейла хочет насильственно раскрыть Чиллингуорс, и он «рылся в сердце несчастного священника, как рудокоп, ищущий золото или, вернее, как могильщик, который раскапывает могилу». Готорн считает, что эта тайна должна быть выведена из мрака на свет. Но это должно быть сделано священником по доброй воле. Поэтому то, что делает Чиллингуорс, является насилием над человеческим сердцем.

Изображая переживания священника, Готорн прибегает к сложной метафорической игре. Тайна нераскрытого греха получает вещественное выражение. Сердце священника терзает загадочно возникший на его груди алый знак, причем терзает не в переносном, а в буквальном смысле, и бедный грешник то и дело прижимает руку к сердцу, чтобы унять эту жгучую боль. Здесь переплетается вещественный и символический смысл событий, и это переплетение характерно для романтической поэтики Готорна. В его романе тюрьма, кладбище, лес, розовый куст играют не только свою прямую роль. Они выступают как символы, точно так же как цвета предметов не только связаны с описанием их внешнего вида, но и вносят с собой символические ассоциации — черный цвет пуританизма, зеленый цвет безгрешной природы, алый цвет преступления. Эта символическая игра сочетается с фантастикой, загадочными совпадениями, необъяснимыми явлениями: в тот момент, когда Димсдейл, гонимый муками своей совести, ночью приходит на эшафот и встречает здесь Гестер и Перл, над ними появляется в небе багровый метеорит в форме буквы «А».

Таких загадочных явлений в романе много, — тут и трепетание алой буквы, когда мимо проходят грешники, и безумные речи старой колдуньи Хиббинс, [4] в которых раскрываются чужие тайны, и таинственные снадобья Чиллингуорса, добываемые из черных сорняков, растущих на могилах, — вся эта символика и фантастика создает эмоциональную атмосферу романа, загадочную и многозначительную. Цель этих приемов в том, чтобы поднять описываемые события в какой-то более высокий философский план, подчеркнуть их значительность и сообщить им какой-то более общий смысл.

В романе есть образы, в которых символическая сторона конкурирует с реальной. Таков образ маленькой Перл. Это девочка-эльф, тесно связанная с природой, естественная, как природа, и чувствующая себя в лесу среди цветов и животных как часть волшебного царства природы. Не случайно из всех героев «Алой буквы» именно Перл наиболее далека от пуританских законов, проникнута к ним инстинктивной враждебностью естественного неиспорченного существа и ведет себя настолько беззаконно и своевольно, что вызывает испуг даже у Гестер, которая порой не решается признать в ней свое дитя. Такова реальная основа образа. С другой стороны, образ Перл имеет в себе символический смысл. Когда старый священник, экзаменуя ее, спрашивает: «Знаешь ли ты, дитя, кто тебя сотворил?» — она отвечает ему, что ее никто не сотворил и что мать сорвала ее с розового куста у ворот тюрьмы. В этом ответе символ любви — роза — переплетается с символом позора и преступления — тюрьмой. Это переплетение раскрывает сущность трагедии Гестер. Ее девочка действительно цветок преступной опозоренной любви. Она такой же символ этой любви, как и алая буква на груди Гестер. Поэтому в сознании Гестер девочка связывается со знаком ее позора, и она одевает Перл в такой яркий наряд, что ребенок напоминает ожившую алую букву. «Разве вы не видите, — говорит Гестер в доме губернатора, — что она тоже алая буква, но эту алую букву я люблю, и поэтому нет для меня на свете страшнее возмездия, чем она!»

С другой стороны, сама алая буква тоже является не просто клочком материи. Это один из главных героев, по имени которого назван роман. Алая буква живет своей особой жизнью. Уже в предисловии, при первом своем появлении, найденный в чужих бумагах красный лоскут как бы обжигает рассказчика. В самом романе алая буква является постоянным спутником Тестер, неотделимым, как проклятье. Тестер борется с алой буквой, пытается преодолеть ее роковую силу. Вышив ее красивым узором, она стремится из позорного отличия превратить ее в изящное украшение на богатом платье, но эта попытка ей не удается. Важно не то, какой смысл вкладывает в букву сама Гестер, а то, как воспринимает этот знак общество. Буква — это символически выраженное общественное мнение. В этом смысле характерно, что в доме у губернатора, отраженная в сферическом зеркале щита, буква вырастает, заслоняя собой всю фигуру Гестер. Это символично. Для судей подсудимый как личность не существует. Они видят лишь носителя определенной вины. Вина заслоняет собой человека. Готорн же, наоборот, стремится показать, как относительна вина и как человек, считаемый преступником, может оказаться чуть ли не святым, тогда как тот, кого судьи считают святым, на деле оказывается тайным грешником.