Собаки Европы  - читать онлайн книгу. Автор: Альгерд Бахаревич cтр.№ 88

«Бабка спит, а гусей пасёт», — сказал Максим и улыбнулся. Как будто знал теперь что-то о ней, как будто рассказали ему её тайну. Страшно стало бабке: неужели она во сне лишнее сказала? Взглянула она на Максима — нет, такой же он, как и был. Показалось, значит.

Откинулся Максим на спину рядом с бабкой и с наслаждением втянул в себя воздух:

«…А я же верил, что ты выживешь. Не из тех ты бабок, которые, чуть что, сразу в землю прячутся. Ты сама как земля, зачем тебе те заботы: гроб да поп, да поминки, да причитания… Не простая ты бабка. Только прикидываешься туповатой, а сама всё понимаешь…»

Он сложил на груди руки, как покойник, глаза закатил, обмяк — только свечу в руки вставь и помолись. Скосил глаза на бабушку и засмеялся:

«Понимаешь же? Вот бы тебя ещё говорить заставить. Чтобы ты рассказала, по каким лесам бродишь, когда людей лечишь, в какие чёрные дыры заглядываешь. И план нарисовать, со стрелками и всеми метками. У мудрецов, бабка, должны быть ученики. Иначе какой смысл в мудрости. А если баба в мудрецы подалась — надо с мужем наукой поделиться. Правильно? Как ты считаешь? Что твоя философия лесная говорит? А, бабка? Ты в этих вещах умнее меня, хотя я и Максим Кривичанин, а ты — бабка глупая…»

Он осторожно провёл рукой по бабкиному лицу. Отвернулась старая Бенигна к стене, Максим руку убрал и произнёс уже другим, будничным, печальным голосом:

«А нас, пока ты здесь спишь, стало ещё меньше. Ага. Янку, остолопа этого, море забрало — и что ему в голову стукнуло с острова бежать? Лодку мы нашли, километра за три от берега плавала, перевёрнутая. А самого прибьёт через год к какому-либо Родосу или Лесбосу. Если рыбы не сожрут. Дурак. Дурак и предатель. Он тебе ничего не говорил, когда ты его лечила? А, ну да, ты же у нас немая. Удобно быть немой… особенно в таком месте, как наша Кривья…»

Жених приподнялся на локте, заглянул ей через плечо:

«Опять уснула? Хитрая ты бабка… Как там словарь говорит: хитра бабка, будто кот, съела кашку да скребёт. Только словари и можно читать в этой библиотеке. А всё остальное выбросить к чёртовой матери. А говорила бы ты, не молчала — я бы и словари приказал сжечь. Всё в тебе найти можно. И язык, и истину, и историю, и лекарство… Эх… Что же ты молчишь всё? Бабка с дефектом…»

Максим отсмеялся над чем-то своим и снова повалился на спину, сложив на затылке руки.

«А татарин наш убился… Слышишь, бабка? Я ему сказал, что ты концы отдала. Так он от отчаяния того: взял да головой вниз со скалы. А такой белорус был — для Кривьи самое то. Потомок тех татар, что в Великом княжестве Литовском жили, между прочим. А я только и хотел, чтобы они тебе покоя немного дали, а то всё лезут, лезут, лечи да лечи… Ты ж моя бабка. С чего они решили, что я тобой делиться должен?»

Вздохнул Максим Кривичанин и похлопал рукой по животу.

«Так что минус два. Ничего. Найду, кем заменить. Там, в Беларуси вашей, хватает желающих на мою Кривью перебраться. Возьму оттуда ребят, давно просятся. Хорошие ребята, убеждённые, упрямые, националисты — первый сорт. Подпорчены немного, ясное дело, но остров их быстро настоящими белорусами сделает. Земля здесь плодородная… ты чего, опять? Засыпаешь, бабка?»

Он снова навис над ней:

«Нет, ты не спишь. Знаю я, что ты делаешь. Ты, видно, лежишь и думаешь мозгами своими хитрыми: как это земля здесь лечит, когда все живьём гниют. Правда, бабка? Этот вопрос тебе покоя не даёт?»

Он вскочил с кровати и начал ходить по комнате туда-сюда — словно на бой кого-то вызвал. Тот, другой, невидимый, перед ним попрыгивал, порыкивал, посапывал, морды страшные корчил, лапами Кривичанина обхватить хотел, но уклонялся Кривичанин, вертелся, как та ехидна, локтями взмахивал, запястья тонкие выгибал. Представлял себе Кривичанин, что в руках его двуручный меч, — и вот уже допрыгался его враг, потерял на мгновение бдительность. Выкрутился Кривичанин и одним махом снял врагу ужасному голову с шеи, а вторым махом вторую голову, а третьим махом насадил зверя на меч, а ногой третью голову в окно отфутболил. Станцевал победный танец и, усталый, вспотевший, назад к Бенигне в постель рухнул. Вытер пот со лба.

«Расскажу тебе, бабка, как всё было. Рассказать хочется, а с кем тут ещё поговоришь. У Олеси ума, как у пэтэушницы, а остальные двое — не верю я им…»

Он посмотрел на бабушку и добавил поспешно:

«Не, у нас тут народу хватает. Заняты просто остальные, работают весь белый день. Вот их и не видно. Ленивых не берём… У нас тут и женщины, и дети, целый Ноев ковчег — вот что такое наша Кривья. Те, кого ты видела, это советники-министры. Один за порядком следит, второй хронику ведёт, для истории. А тебя, бабка, когда поженимся, я министром здравоохранения сделаю. Хотя нет… Министром культуры и образования. Пусть лучше у тебя учатся, как правильно жить и во что верить. А то ночью страшно: сто человек сидят там, внизу, и каждый знает, что такое интернет. А сигнала нету… Только здесь, у меня. Только я информацией владею. Страшно… А как иначе? Им интернет дай — так и ещё чего-нибудь захочется.

Интернет-интернет… Погуляешь по нему ночью, по этой сети паскудной полазишь, и хочется всё пообрубать, надеть на этот остров святой, кривицкий, железный шлем и сказать: всё, живите там себе, как хотите, пропадайте, а мы тут сами по себе будем. Столько про нас мерзости пишут… И в Беларуси этой, и в других странах. Руки им поотрубать за это. Всё им мой остров спокойствия не дает. Пронюхали как-то, что мы тут живём, — и пишут, пишут, требуют, чтобы их сюда пустили. Мы нашли тех, кто нас предал, наказали — а они там всё не успокаиваются. Вот и вчера снова. Зашёл почитать, что в мире делается, а тут очередной пасквиль. Понавыдумывали про мой остров всякой чуши. Копают, копают, хотят знать, кому он принадлежит. Но руки коротки — даже если найдут, всё равно здесь моя, частная территория. Никого не пущу. Но обидно — писали бы о своём, что им моя Кривья… У самих дома хрен знает что творится, бабка, а они через море ко мне в хату заглянуть хотят. Проверку на меня наслать. Да мне насрать, что они пишут. И никто сюда не поедет. Миру не до нас. А всё равно не хочется, чтобы моё имя всплыло. Сама понимаешь, бабка, как это — когда твоё имя с грязью мешают. Вот же наймиты московские… Да и были бы московские, а то свои ж люди, белорусы. Развелось сволочи: левые, правые, журналисты, правозащитники… Фиминиздки какие-то. И все тычут носом в чужое просо…

Ничего, разберусь. Теперь у меня своя бабка есть. Вот ты кем будешь, невеста моя милая. Министр культуры и обороны. С тобой наша Кривья такое супероружие имеет — что берегись. Мы с тобой их всех накажем. Уже скоро. А они и не знают, что у нас уже ответ готов на все их интриги. Жесточайший ответ. А что? Что они хотели? Любопытной Камилле нос прищемили!»

Кривичанин зашёлся счастливым смехом, закатил глаза и заложил руки за голову.

«Прищемим им нос… Мы здесь, на Кривье, гордые.

Интернет-интернет… Я, когда молодой был, очень хорошо в компьютерах разбирался. Да не просто разбирался — я этим жил и дышал. Как ты, бабка, лесом и огородом. Как из школы приду, сразу за комп, и так до утра. Всё там было — и друзья, и любовь, и секс, и развлечения, и книжки. Так и жил, пока не вырос. Как говорится, и спал, и ел, и срал за тем компьютером. У меня даже девчонки не было — зачем, если в сети все девки мои, выбирай, какую хочешь. В игры играю, родителей на хрен посылаю, а если опостылеет, другую игру включу. Так и жил в своём компьютерном мире. Сам не знаю, как универ в Минске закончил — но закончил же! Такой был интеллектуал, что мои преподаватели мне завидовали — я их на полвека опередил, они только ворд осваивали, а я уже… Да что говорить. Лохи. А потом, бабка, в один прекрасный день — как сейчас помню, выскочил я за пивом на улицу, руки трясутся, неуютно в этом их мире, зловонно всё и бездарно, как будто идиота пустили со сложной программой работать: хочется поскорее обратно, такое ощущение, что сейчас меня прибьют, — и тут осенило мою гениальную голову. Осенило, бабка, понимаешь?»