Собаки Европы  - читать онлайн книгу. Автор: Альгерд Бахаревич cтр.№ 40

А может, это ему просто показалось.

Молчуну многое в последнее время просто казалось.

Вот учитель тоже… Молчун его с детства знал. Человек как человек. Не старый ещё. Но чем дальше ходил Молчун в знакомую до каждой щепки, до каждого жука-короеда школу, тем чаще замечал, что учитель их что-то скрывает. А может, и не скрывает, может, сам не подозревает, кто он на самом деле такой… Ну вот и сейчас: повернулся учитель к доске, чтобы мелом на ней тему написать, и в каком-то совсем коротком движении его густых бровей, в какой-то судороге пальцев привиделась вдруг Молчуну странная, насекомая, стригущая ловкость. Нечеловеческая. И так Молчуну противно стало, что он еле комок сглотнул, что к горлу вдруг подступил. А могло ведь и вырвать.

Шумно вышло. Нехорошо вышло. Обидел человека. А что было делать? Тошнить?

«Тебе что, плохо, Молчун? — спросил учитель, развернувшись к нему всем своим чёрным телом, всеми своими лапками-клешнями. — Или ты забыл, как себя вести?»

Молчун виновато опустил голову.

«Нет. Так не пойдёт. Русские люди так себя не ведут».

Учитель подошёл, схватил его за волосы и наклонил к парте. А потом резко ударил по затылку палкой.

«Молчун-писюн», — не выдержала толстая Женька. Сама поднялась, легла пузом на парту, задрала юбку. Жвах, жвах, жвах! Учитель внимательно сосчитал удары.

Потерла попу, села на место бочком.

Молчун рассказал наизусть «Люблю тебя, Петра творенье…», получил пять. Единственный во всей школе. Всё же прав он оказался насчет мужской солидарности. Они с учителем — единственные здесь мужики, среди куриц этих… Кому же, если не Молчуну, соответствовать здесь образу мужчины! Потом писали под диктовку про Петербург, про его дворцы. Потом уже математика была — и снова Молчун решил всё самый первый. Задачу учитель дал им, конечно, хитрую: с дробями, с подвохом, как говорится… Надо было вычислить количество пленных. Но Молчун справился — самый первый. За это его высокоблагородие ему прут доверил, пока до ветру ходил. Что-то часто стал он до ветру ходить, их строгий, но справедливый учитель. Стареет… А как умрёт — кого им пришлют? Может, женщину какую. Пришлую. И тогда кто знает, останется ли Молчун наилучшим учеником. Так что лучше пусть оно всё будет как есть.

Но в том и проблема, что давно уже что-то шло не так. Молчун не знал, что именно, — но в школу его тянуло всё меньше. И всё интереснее ему становилось, что там, за лесом…

А что там? Что там? Молчи и не спрашивай. Мал ты ещё. Жить тебе здесь — здесь и прыгай. В своих родных Белых Родосах.

А хорошее было бы название для деревни…

На перемене, когда все по двору разошлись, к Молчуну подошла Любка и снова своими глазами хитрющими в самую душу полезла, снова запашком своим кислым дразнить начала:

«А где же это друг твой, а, Молчунок? Где твой дружок Космачик? Ещё в ту субботу в это самое время вы с ним забавлялись… Помнишь, Молчунок? Как вы с ним в Голубого пса играли? Точнее, ты в голубого, а он в пса. Как же мы тогда ржали… Ой, не могу. А кто сейчас девушек развлекать будет, а, Молчун? Ну скажи ты хоть слово! Что ты зыришь всё на меня? Тебе что, мамка вместо трусов рот зашила?»

Молчун, конечно, не стал отвечать. Что на такое скажешь? Ушёл от неё подальше, спрятался за школой, чтобы побыть в одиночестве и подумать спокойно.

Там, в темноте, ему всегда хорошо думалось. Вот, скажем, хата, в которой они учились. Та, что школой называется. Сколько Молчун себя помнил, здесь школа была. Но видно, дети здесь учились и раньше. Тогда, когда никакого Молчуна ещё не существовало. Отец здесь учился. И полицай. И сам староста. И зам по идеологии… Нет, эту им из района, кажется, прислали, как и попа. Тэкля слепая в эту школу ходила. В Белых Росах говорили, Тэкля не всегда слепая была. Когда-то в Тэклю все хлопцы были влюблены, но пошла как-то Тэкля в лес и исчезла. Только через две недели вернулась — уже слепая, да седая, да с поломанными пальцами. Кто это рассказывал, Молчун уже и не вспомнит. Может, и никто. Люди так говорят. А люди — это и есть никто. Никто не врёт, и правды никто не говорит, а никто — это ноль, а ноль, как известно, величина математическая. Что было и что будет — можно вычислить, а на слухи опираться и на разговоры — глупое это дело…

Вот вещи — это да. Вещи не врут. За школой столько всякого хлама было навалено, что дай боже. Вот хотя бы плакат, который Молчун однажды откопал в самом низу фанерной кучи. На плакате был белокурый мальчик в синей форме, на шее галстук красный завязан, а за спиной у мальчика доска, а на доске… «Мая Радзiма Беларусь» написано. Что это? Зачем? Куда? Или вот, скажем, другая доска, полусгнившая, Молчун её чуть ли не из-под земли выкопал, вместе с червями и другими ползучими гадами, так они её облепили, что еле выдрал… Заметались, когда он доску из глины и гравия высунул, затревожились… будто было им что скрывать. На доске этой когда-то была надпись, и некоторые слова на ней еще можно было прочесть. «Респ Б лар Министерство обороны. Гн Сре школа». Министерство обороны — ясно, школа — тоже только идиот не допрёт, что это значит. «Респ Б лар» — здесь уже есть над чем попотеть. Ну, республика, ага. Значит, без царя. Но кто же в лесу может без царя? Как это в России их великой — и без царя? Не могло такого быть. Где-то за Западной границей — там ясен пень, но здесь? Без царя-батюшки?

Или вот клочок бумажки, на котором написано большими чёрными буквами: «Настаўнiцкая газета». С ошибкой. Что за буква чёртова такая: ў. Нет такой и не было никогда. Молчун в интернете искал — нет. Настаўнiцкая — типа для наставников, учителей. Что у него, этого учителя древнего, мобилки не было? С бумажки всё читал? У каждого учителя своя бумажка была с новостями, что ли? Эх… Дикие, видать, люди раньше жили в Стратегическом лесу…

Загадочный был тот старый хлам за школой. Таинственное место. На которое — что удивительно — всем в Белых Росах было наплевать.

Но не ему, Молчуну.

Затрясся звонок, Молчун зашёл в класс последним, сел на место. Началась история: Сталинградская битва, немцы против наших, дела давно минувших дней, преданья старины глубокой… Если по книжке, с которой учитель читал, то выходило, что битва та полторы сотни лет назад была, просто в лесу за их деревней. А учитель так руками махал, будто только вчера наши немцев из того Сталинграда погнали. Когда Молчун про все эти героические действия наших русских войск слышал, ему, конечно, гордиться надлежало, он и старался: я помню, я горжусь… Но нет-нет да начинало всё в голове вокруг одного вопроса крутиться. Те немцы… Они ж, значит, и в Белых Росах были. Неужели и правда: ходили по тем же дорожкам, по той самой улице, где сейчас Молчун ходит? В те самые дома заглядывали?

Ну не могло такого быть. Но учитель всё знает. И не врёт. Учителя врать не умеют. Умолчать кое о чём — это да, это он может, но выдумывать — вряд ли. Его министерство народного просвещения не затем сюда прислало, чтобы он им лапшу борисовскую на уши вешал.

Трудно ему было сконцентрироваться на занятиях после всех этих мыслей. Раньше Космач не давал голове Молчуна как следует работать, времени не было, чуть перерыв — бежит Молчуна тискать, на бой до первой юшки выскочить или ещё какую новую забаву предлагать. Выдумщик, блин. А теперь все полчаса можно наедине с собой остаться. И вот результат. История закончилась, начался последний урок, а что там поп гундосит на Законе Божьем — никак не уловить.