Собаки Европы  - читать онлайн книгу. Автор: Альгерд Бахаревич cтр.№ 110

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Собаки Европы  | Автор книги - Альгерд Бахаревич

Cтраница 110
читать онлайн книги бесплатно

Маршрутка была пуста, только лето сидело там, на мокром от пота седалище, у лета было мокро между ног, и оно смеялась над нами, и светило нам, и крутило ручку своего безумного радио. Духота этого микроавтобуса оглушала, будто непрерывный шум. Горячие волны набегали на лицо — и если бы не мама…

«О господи, да тут просто газенваген», — сказала женщина за мной и толкнула меня в спину. Пакет вошёл и сел у окна. Пакеты не потеют.

«До Уручья, — сказал я, сунув деньги. — Нет, давайте до вокзала».

Микроавтобус постоял немного — и вот они, бегут, балакая на ходу, люди из другого лета. Из Алматы, Алибабаевска, Ашгабата, Апшерона, Анапы, Альфа-Бета-Центавра. Моё минское лето и их, приехавшее на ленте с багажом, зажаты в одну маршрутку. И вместе мы — атомный реактор лета. Взорвёмся?

«Занято»?

Я убрал пакет, прижал к себе, чувствуя, как бьётся его сердце.

«До метро, до метро, до метро», — заговорили все одновременно, и я закрыл глаза.

Человек с пакетом.

7.

Можно было, конечно, набрать номер просто в маршрутке: «Алло, добрый день, это от Оксаны Ивановны, её сын, она просила вам пакет передать, где мы можем встретиться? Что? Хорошо, хорошо, гут, я говорю, я Оксаны Ивановны сын, мне вам тут один пакет передать нужно, куда подъехать?»

Можно было. Но холера на него, на пакет и на маму… — нет, на маму холеры не надо, я её люблю… — а не люблю я говорить по телефону, особенно когда меня облепили люди, пусть они и из чужого лета, не из моего, не люблю навязывать свой голос, свою жизнь, свои заботы. А им-то плевать. Они без комплексов: стоило маршрутке вырваться на простор шоссе, как все вынули свои смертельные смартфончики да загомонили врассыпную и вразнобой — да всё о себе, о том, что долетели, что скоро будут дома, или что ещё долго не будут, или просто что всё нормально, нормально, нормалды, как один мой знакомый говорит, с ударением на последний слог, что было классно, а будет ещё классней, что погода в Минске просто

зашибись

заебись

закусь

готовь, я уже в маршрутке сижу, скоро увидимся — и всем им, по-моему, просто нужно было объявить миру, что они есть, есть, и ничего ты с этим не сделаешь, поэтому терпи, слушай и делай вид, что ничего не слышишь.

Вот и не стал я никому звонить — подумал, что на вокзал доеду, оттуда и позвоню, договорюсь, с вокзала в любую точку доехать легко, если только не в Уручье, конечно, или на восток пакет отвезти надо, но это вряд ли, решил я — сам не знаю почему.

Минск был близко, выставлял из леса плакаты, как ладони, — мол, спасибо, не надо мне вас, пассажиров, летите мимо — вот и пролетайте, и мне так хотелось, чтобы народ в маршрутке затих, хотя бы на минуту. А если им всем так хочется поговорить, можно же затянуть вместе какую-то песню. Хорошо бы сейчас всем вместе грохнуть, хором, лихо, качая головами, бессмертный хит:

«I am a passenger!»

Но они ведь не знают слов. Я был абсолютно уверен, что никто в этой маршрутке не знает слов иггипоповой песенки. Зато радио знало, что им по душе: «не вешать нос, гардемарины, дурна ли жизнь иль хороша», вот это они знают, сами забыли откуда, но знают, подпеть могут, а мне только рот раскрывай. На языке радио в маршрутке это называется: ностальгия. Если двадцать человек тихо подпевают носом:

«Едины парус и душа, судьба и родина едины».

Маршрутка неслась в Минск. Мы и правда были теперь заодно: пот, дыхание, парус, душа, судьба. Родина, правда, была разная, но где ты с самолета сошёл, там и Родина, таков закон летучих людей.

«Хорошо», — сказал какой-то гардемарин лет пятидесяти: он вываливался из своей безрукавной майки, расползался, как волосатое желе, его пот струился у меня по колену.

«А харашо жыць ешчо луччэ», — обернулся кто-то и засмеялся.

«Не вешать нос», — наклонившись, посоветовал мне гардемарин, русский гость нашего города, Муравьёв — невешатель белорусских носов, и ткнул доброжелательно кулаком мне в пакет.

Около метро желе выползло, за ним выскочили, как горох, пирожковые жопы моих спутников, рубашки прилипли к коже, водитель брякнул дверью и сонно развалился на сиденье. Маршрутка, как на автопилоте, покатилась по проспекту, вот сейчас доедем до вокзала, и там, в полумраке платформы, я и позвоню… Пакет рухнул мне под ноги, я поднял его и прижал, этот пакет был как мяч, который мне нужно было сегодня загнать в какие-то, неизвестные мне пока что, ворота, я буду бегать с ним, защищать, держать своими загорелыми голенями и худыми икрами, прятать под мышкой, обрушиваться всем телом, регби — вот на что это похоже, регби на поляне города, я — против сборной Минска, против двух миллионов человек, регби под хохот солнца, под рокот трибун, под рёв соперников — надо от него избавиться, надо убить, вынести за линию их лета — и как можно скорее вернуться в своё. Беззаботное, беспакетное, бестактное, бесконтактное лето…

Маршрутка забежала трусцой под своды автовокзала, я вышел, чувствуя, как расширяются поры, — и только тогда понял, как там на самом деле жарко, за границей тени. Остановился, стал в полушаге от ада, держа ногами пакет, набрал номер.

Занято. Занятые люди могут себе это позволить, а я нет. У меня лето, а у них летучки. Я размечтался, а у них лютые начальники, ляпы, липовые печати, люпус эст, лупанарий тут у вас, доллары, я в доле, давай лапу. Деловые люди. Бля.

Ну и что? Пусть себе. Тебе-то что?

Самое время позавтракать, решил я — и мы с пакетом совершили марш-бросок к железнодорожному вокзалу, солнцем палимые, под табло чуть живые прибежали и тут уже обтёрлись — ручки у пакета мокрые, скользкие…

Чёртов пакет. Сколько ещё будет длиться это рукопожатие?

По эскалатору мы доехали наверх, я взял себе два беляша и кофе. Общипанная, обещепитовская соблазнительница, не спрашивая, разогрела беляши до температуры, при которой гибнет всё живое. Чувствуя, как мои папиллярные линии на подушечках пальцев запекаются до твёрдой сплошной корочки, я взял оплавленный пакет и прильнул к столику. Плексигласовая стенка — вот и всё, что отделяло меня от пропасти. Какое всё же зарёванное словечко: плексиглас. А может, и нет плексигласа этого, а? Может, это просто такая невидимая прозрачность? Из чего это всё сделано, из чего сделан этот город? Почему он не тает при такой температуре?

Вокзал подо мной гудел, как заводской цех. Здесь производили что-то секретное, у лета не было сюда пропуска, вон его раскрасневшееся лицо прижимается к стеклу. Беляши всё никак не остывали, я уже и кофе выпил, и снова набрал номер, и ещё раз: занято. Гудки. Гуд. Вери гуд. Двери губ. Зуб. Им не кусать, заболит ещё.

Я люблю беляши.

И люблю играть со словами.

Я стоял, ждал, пока у моего завтрака снизится температура, и думал, что никто в этом городе не умеет играть словами так, как я.

Я мог это доказать.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию