Берлинский боксерский клуб - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Шареноу cтр.№ 55

И тут меня прорвало. Я рассказал Неблиху всё, о чем никому раньше не говорил: о том, что мы остались без денег, что у нас отобрали картину Пикассо, что я уже почти не надеялся увидеть Америку. Оттого, что я поделился с ним своими бедами и тревогами, у меня стало легче на душе, хотя я и знал, что он ничем мне не поможет.

Он выслушал меня и спросил, немного помолчав:

– А Макс?

– Что – Макс? – не понял я.

– Отчего твоему отцу не одолжить у него денег? Они же с ним вроде друзья?

– Когда-то были. Но они, по-моему, уже несколько лет не виделись – с тех пор как Макс начал меня тренировать. Да и не очень понятно, что у них была за дружба. Пока дела у отца шли хорошо, друзей и приятелей у него было полно, но потом они все куда-то подевались. И к тому же отец слишком гордый и ни за что не станет просить денег.

– А ты?

– Я?

– В клубе ни-ни-никого ближе тебя у Макса не было. Он со всеми вел себя до-до-доброжелательно, но ни с кем толком не дру-дру-дружил. Так, с кем-то вместе по-по-потренироваться, с кем-то спарринг устроить. А ты – совсем дру-дру-другое дело. Ты ему был по-настоящему ин-ин-интересен. И сейчас, на-на-наверно, мог бы обратиться к нему за по-по-помощью.

– От него уже несколько месяцев ничего не слышно. И вообще неизвестно, как с ним можно связаться.

– Макс сейчас в Америке, го-го-готовится к бою-реваншу против Джо Лу-Лу-Луиса. Бой недели через две, а сразу после он воз-воз-возвращается. В Берлине Макс жи-жи-живет в отеле «Эксельсиор» на Штеземан-штрассе. Мо-мо-можешь ему туда написать.

– Не знаю, – сказал я. – Не уверен, что так будет правильно.

– Тебе ме-ме-мешает гордость. Но гордость – это ро-ро-роскошь, которая тебе не по карману. – Он положил руку мне на плечо и пристально посмотрел в глаза. – Я вы-вы-выучил это на собственной шкуре.

Помолчав и обдумав его слова, я наконец сказал:

– Я подумаю.

– Вот и пре-пре-прекрасно. Мне пора на работу. Но, бо-бо-боюсь, у меня для тебя еще одна пло-пло-плохая новость.

– Какая?

Неблих набрал побольше воздуха в легкие и выпалил:

– Барни Росс на днях по-по-потерял титул чемпиона в полусреднем ве-ве-весе.

– Как? Кому он проиграл?

– Генри Армстронгу. В очень жестоком по-по-поединке. Армстронг здо-здо-здорово его отколошматил. Тренеры умоляли выбросить полотенце, но Росс ни в ка-ка-какую. Выстоял целых пятнадцать раундов, хотя да-да-давно было понятно, что бой он проиграл. Ре-ре-репортер, чей отчет про бой я чи-чи-читал, пишет, что первый раз в жизни видел такое му-му-мужество на ринге.

– Бой-реванш будет?

Неблих покачал головой.

– Не-а. Сразу по-по-после того боя Росс ушел из бокса.

– Ушел?

– Ja ^[50]. И это, наверно, к лу-лу-лучшему. А то многие продолжают вы-вы-выступать, когда давно пора на покой.

Это был уже удар ниже пояса. Многие годы Росс – тщедушный, никому не нужный изгой, одной только силой воли превративший себя в бойца и героя, – был моим Суперменом. Мне всегда казалось, что, если бы присваивался титул еврейского чемпиона мира и его носил Барни Росс, евреям в Германии не приходилось бы так туго, как сейчас, – само его существование послужило бы нам защитой. А теперь он проиграл бой. И, что еще хуже, решил бросить бокс. Ошарашенный известиями про Росса и про Воржика, я даже забыл показать Неблиху новый комикс, который лежал у меня в ранце. Спохватился я только после того, как он попрощался и вернулся на фабрику.

Дома я перерыл свою коллекцию спортивных журналов и перечитал всё, что в них печатали о невероятной боксерской карьере Росса. Единственное, что меня хоть как-то утешало, это то, что его победитель Генри Армстронг был негром, а значит, таким же, как и Росс, представителем неполноценной расы.

В то же время меня сильно смущало, что последней моей надеждой оставался Макс Шмелинг, на примере которого нацисты доказывали всему миру превосходство арийской нации и который готовился к бою с еще одним представителем неполноценной расы Джо Луисом. При мысли, что спасение нашей семьи, быть может, целиком зависит от того, как сложатся отношения у нас с Максом, я физически почувствовал навалившийся на меня груз ответственности.

Годом раньше Джо Луис стал чемпионом мира в тяжелом весе, одержав верх над Джимми «Золушкой» Брэддоком. Немецкие спортивные журналисты писали, что, по справедливости, против Брэддока должен был драться Шмелинг, но евреи хотели, чтобы чемпионский пояс остался в Америке, и поэтому выпустили против него Джо Луиса. При этом любители бокса и журналисты во всем мире по большей части сходились в том, что Луис сможет с полным правом считаться чемпионом только после того, как победит Макса Шмелинга, нанесшего ему единственную за всю карьеру поражение. В свете неизбежно надвигавшейся новой большой войны в бое-реванше на стадионе «Янки» весь мир видел не просто поединок двух спортсменов, а противостояние двух народов, двух разных мировоззрений: демократии и фашизма, расового разнообразия и расовой чистоты, свободы и тирании.

Большинство немцев, в духе гитлеровского учения о превосходстве арийской расы, считали, что победа Макса неизбежна. Они исходили из того, что Макс, в отличие от Луиса, принадлежал к высшей расе, превосходил его опытом и интеллектом, да к тому же один раз уже одержал над ним верх. Но отдельные смелые журналисты смотрели на вещи объективнее и высказывали сомнения, что Макс, с прошлого боя с Луисом постаревший на два года, сумеет справиться с соперником, который был гораздо младше его и как раз входил в пик формы.

Бой начался в три утра по берлинскому времени. Как и в прошлый раз, вся Германия бодрствовала, прильнув к радиоприемникам. Окна почти всех домов горели в ночи, рестораны, пивные и кинотеатры были открыты и полны шумной, возбужденной публики. Репортаж о бое можно было слушать, просто шагая по улице – звуки радио лились со всех сторон.

К середине 1938 года евреи стали так часто при полном попустительстве полиции подвергаться нападениям на улицах города, что большинство, в том числе и члены нашей семьи, после наступления темноты без крайней нужды из дома не выходили. Так что на сей раз репортаж о бое я был вынужден слушать дома в компании отца и младшей сестры. Мама, объявив, что боксом не интересуется, заперлась в ванной.

Отец с выражением мужественной покорности на лице уселся в мягкое кресло, перевезенное в галерею из нашей старой квартиры. Я расположился на деревянном табурете, практически вплотную к радиоприемнику. Хильди сидела на полу и что-то рисовала в своем альбоме. Я дорого бы дал за возможность заглянуть отцу в голову, узнать, о чем он сейчас думает и за кого болеет. Подавляющее большинство немецких евреев болели за Джо Луиса и желали поражения Максу, олицетворявшему собой силу нацистов. Некоторые, однако, опасались, что проигрыш Макса породит новую волну антисемитизма и репрессий против евреев. А кое-кто, невзирая ни на что, по-прежнему считал себя патриотами Германии и горячо поддерживал соотечественника. Что касается меня, то, при всех накопившихся вопросах и претензиях к Максу, болеть я мог только за него. Он был добр и внимателен ко мне, когда никому другому не было до меня дела. А кроме того, я рассчитывал, что в скором будущем он мне поможет.