– Я провел несколько десятков боев и с чем только не сталкивался на ринге – с героизмом, трусостью, яростью или страхом. Но это никогда не зависело от того, откуда родом противник и какого цвета у него кожа. Кровь у всех красная.
– В газетах правду пишут, что вы ненавидите Луиса?
– Да я с ним даже не знаком. А газетчики просто ажиотаж раздувают. Бокс – это спорт, ненависти в нем места нет.
– И как же вы собираетесь его победить?
– То есть ты хочешь узнать величайший секрет современного бокса, да? Хорошо, я тебе скажу. Но сначала поклянись, что никому его не разболтаешь. А то Луис размажет меня по канатам.
– Клянусь, – сказал я.
В последние недели Макс несколько раз намекал, что заметил в технике Луиса важный недочет, но, сколько спортивные журналисты ни гадали, никто так и не понял, что он имел в виду. Макс же утверждал, что свою находку он держит в тайне даже от собственной жены.
Он огляделся и отвел меня подальше от любопытных глаз в дальний угол зала. Там Макс велел мне принять боевую стойку, как если бы я был Джо Луисом, а сам встал в стойку напротив.
– Смотри. Луис, после того как наносит джеб, опускает левую руку, – вполголоса сказал он, взял меня за руку, потянул ее на себя, как будто я пробил джеб, и зафиксировал – выпрямленную, с опущенным на уровень пояса кулаком. – Видишь? Он открыт контрудару правой.
Он замедленно изобразил мощный удар правой рукой.
– Прямой правый – ваш коронный! – сказал я.
– Именно, – сказал Макс. – То есть надо будет просто выжидать и бить каждый раз, как Луис раскроется. Так я его и одолею – если раньше он не прикончит меня своими джебами. – Макс посмотрел мне прямо в глаза. – Только не проговорись, Карл. Теперь моя судьба – в твоих руках.
Вечером я нарисовал портрет Джо Луиса. До этого я никогда не пробовал изображать негров, и сначала мне показалось, что лицо у него устроено совсем не так, как у белых. Но внимательнее всмотревшись в его черты на фотоснимке и начав рисовать, я увидел, как молодо он выглядит. Собственно по возрасту он был ближе ко мне, чем к Максу или Барни Россу. Молодой и целеустремленный, он словно стремился что-то доказать миру. В точности как я.
Насилие и шантаж
За несколько недель до боя против Луиса Макс уехал тренироваться в Америку. Я продолжал заниматься в зале и участвовать в юношеских соревнованиях, постоянно помня при этом о своей главной цели – стать чемпионом Германии среди юношей. Все мои мысли целиком занимал бокс – и Грета.
Перед самым боем между Луисом и Максом Грете исполнялось шестнадцать. Я нарисовал ей в подарок открытку с Эйфелевой башней. Первый вариант был выполнен простыми черными чернилами, но я скоро понял, что, в отличие от комиксов, шаржей и карикатур, открытка требует цвета. На новой открытке я сначала старательно нарисовал башню карандашом, а потом раскрасил ее акварельными красками. Когда акварель высохла, я пером и чернилами прорисовал мелкие детали.
На несколько сэкономленных марок я купил для Греты серебряную подвеску в виде собора Парижской Богоматери взамен подаренного мне серебряного клевера. Положив подвеску в красивую коробочку, я сунул ее в задний карман штанов и отправился в наш с Гретой парк.
Низкое солнце, спрятавшись за темнеющими облаками, золотило предзакатное небо. Всю дорогу до парка я сжимал в кармане полученный от Макса резиновый мячик. С его помощью я не только развивал мускулатуру предплечья, он и снимал напряжение – в предвкушении встречи с Гретой я каждый раз немного нервничал.
Скамейка, у которой мы обычно встречались, была пуста. Это показалось мне странным – обычно Грета приходила на пару минут раньше меня. Я сел на скамейку и, вглядываясь в густеющий сумрак, стал ждать.
Вдруг позади скамейки затрещали кусты, а потом раздался крик: «Нет!» Это кричала Грета. Продравшись сквозь кусты, я увидел Грету и герра Коплека, который прижал ее к дереву.
– Пожалуйста, перестаньте, – просила она, вырываясь из его рук.
– Да расслабься ты, – сопел герр Коплек.
Он тыкался лицом ей в шею и пытался ее лизнуть.
– Эй ты! – крикнул я.
– Карл! – задыхаясь, воскликнула Грета.
Я подошел к ним вплотную, но герр Коплек и не думал ее отпускать.
– Топай отсюда, парень, – сказал он. – А не то пожалеешь. Давай, Schnell
[37]!
– Отпусти ее!
– Я все про вас двоих знаю, – сказал он. – И могу устроить вам крупные неприятности. Поэтому, еврей, если хочешь, чтобы я молчал, проваливай подобру-поздорову.
– Карл, прошу тебя, не уходи.
– Я велел тебе ее отпустить. – С этими словами я схватил герра Коплека за плечо и развернул к себе лицом. Потом сжал кулаки и встал в боевую стойку.
– Не будь дураком, – сказал он. – Если ты сейчас же не исчезнешь, завтра, клянусь, всю твою семейку выкинут на улицу.
Больше всего на свете мне хотелось обрушить на него град убойных ударов. Он был обрюзгшим и нерасторопным, а я здорово накачал мускулы, два года вместо него кидая уголь в подвале. Защищая нас с Гретой, я бы наверняка с ним справился, отлупил бы его до полусмерти. Но при этом я понимал: герр Коплек так этого не оставит.
Поэтому я просто разок толкнул его. Он повалился на землю, а я с криком «Бежим!» схватил Грету за руку и потащил прочь из парка.
– Ты еще об этом пожалеешь, Штерн! – крикнул герр Коплек нам в спину.
Несколько кварталов мы бежали молча, в полной уверенности, что Коплек не далеко от нас отстал. Совсем уже близко к дому Грета начала заметно уставать. Я огляделся по сторонам, убедился, что никто на нас не смотрит, и увлек ее в темный проулок.
– Что нам теперь делать? – спросила Грета, запыхавшись.
– Не знаю. Надо подумать.
– Он знает, что мы встречаемся. И обо всем расскажет моему отцу.
– Мы ничего плохого не сделали. А он сделал. Напал на тебя. Давай сами все про него расскажем.
– Нам никто не поверит, – возразила она. – Мы дети. А ты к тому же еще и еврей. Мало ли что он про нас нарассказывает.
– Так ведь он ничего не видел.
– Он видел, как мы тогда целовались в подвале.
– Это же было два года назад.
– Какая разница? Этого будет достаточно.
– Достаточно для чего? – спросил я. – Для того чтобы меня арестовали?