Полупустой грузовой ящик, который мы отправили несколько недель назад, стоит посреди гостиной. Не знаю, впрочем, можно ли назвать гостиной комнату таких размеров. Она больше любой из квартир, где мы когда‐либо жили. На одном ее конце сияет металлом и мрамором кухня с отдельно стоящей барной стойкой – совсем не маленькой – и двумя плитами.
На другом конце – лестница к комнатам, где будем жить мы с Розой. Посреди гостиной стоят два гигантских дивана, возле каждого – приставной столик, между ними низкий журнальный стол. На той стене, где входная дверь, висит громадный телевизор, размером с экран в кинотеатре. Я и не знал, что такие существуют. У окна во всю стену, выходящего на Вторую авеню, стоят четыре растения в массивных горшках. Они живые. Интересно, кто будет их поливать. Мы всегда губим все комнатные растения.
Грузовой ящик совершенно не вписывается в это сияющее, никем не тронутое пространство. От того, что он тут стоит, мне немного легче. Обычно при переезде мы берем с собой только то, что можем унести. В этот раз нам не пришлось избавляться от лишней одежды, книг, постеров, Розиных шахмат.
Я не помню, что там, в этом ящике, ведь с тех пор, как мы его собрали, прошло уже много времени. Но в нем точно нет мебели. Она гниет в подвале у родителей Дэвида, в Сиднее. Дедуля периодически обещает ее выбросить, если мы не вернемся домой. А еще он вечно грозится вычеркнуть нас из завещания. Дедуля меняет текст завещания так же часто, как обычные люди – постельное белье.
Через десять минут в Нью-Йорке наступит полночь, и мне исполнится семнадцать лет. Я не получу сообщений от Назима, Джорджи, Джейсона или тетушек. Обычно в день рождения телефон у меня разрывается. Но местные сим-карты мы купим только завтра. Дэвид сердито бросает, что интернет не работает, он подключит его утром. Дэвид – компьютерный гений. Он всегда отвечает за всю технику в доме.
– Помоги мне отнести Розу в кровать, – говорит Салли.
Я беру Розу на руки и вслед за Салли поднимаюсь по лестнице. Сложно не любить Розу, когда она засыпает, вот как сейчас: веки едва приоткрыты, руки и ноги безвольно повисли. Она похожа на саму себя в младенчестве.
– Я убила бабочку, – тихо бормочет Роза.
– Ты… – говорю я, но тут замечаю, что глаза у нее закрылись и она словно потяжелела – спит.
Салли открывает дверь в Розину комнату:
– Положи ее на постель.
Я укладываю Розу.
– Разве она не прелесть?
Да, сейчас Роза кажется очень милой. Светлые кудри растрепались и нимбом лежат вокруг головы. Я целую ее в лоб. Жаль, что она не такая, какой кажется.
Мы идем вниз. Ноги как будто больше мне не принадлежат.
– Вот мы и в Нью-Йорке, – говорит Дэвид с дивана. – В какой‐то момент я подумал, что мы никогда не долетим. – Он смотрит на часы. – Уже полночь!
Он вскакивает и притягивает меня к себе.
– С днем рождения, Че! Тебе уже семнадцать.
– С днем рождения! Не могу поверить, что ты такой взрослый, – говорит Салли и обнимает нас обоих. – Семнадцать лет.
«И я страшно далеко от дома, – думаю я. – Отличный подарок на день рождения». Я этого не говорю. Зачем ругаться. Я думаю, не улечься ли мне прямо на лестнице.
– М-да, Че, ты ужасно выглядишь, – говорит Дэвид.
– Спасибо, – бурчу я. – Вы оба тоже не… – Мне не удается подобрать нужных слов. К тому же Дэвид выглядит так, словно прекрасно выспался в своей собственной кровати. Почему некоторым так везет?
– В постель. Бегом, – говорит Салли, целует меня и подталкивает к лестнице.
Я вползаю вверх по ступенькам, добираюсь до своей комнаты, стаскиваю одежду, ставлю телефон заряжаться, чтобы утром он был готов к новой сим-карте и интернету, отключаю электронные часы, которые слишком ярко светятся в темноте, и падаю в постель. Я тут же вспоминаю, что оставил внизу рюкзак с пижамой, зубной щеткой, кремом от прыщей, книжками и всем на свете. Внизу – это слишком далеко. Я закрываю глаза и готовлюсь отключиться. Но не отключаюсь.
Я лежу в своей новой спальне и разглядываю тени на потолке. Комнату освещают огни насквозь промокшего, ярко расцвеченного ночного города за окном. Я не закрыл жалюзи. Воют сирены, все ближе, все громче, затем все дальше и тише. Я слышу, как в окно стучит дождь, но потом его шум тонет в реве вертолета. Я с трудом встаю с постели, опускаю жалюзи, задергиваю шторы. Теперь в комнате совершенно темно, только из‐под двери тоненькой серебристой полоской проникает свет. Когда я ложусь обратно в постель, мне его больше не видно. Я закрываю глаза. Снова воют сирены. Интересно, что там случилось.
Мы уехали из Сиднея больше двух лет назад. Меня раздирает тоска по дому, острая, как боль при аппендиците. Я использовал все аргументы, пытаясь переубедить родоков. Говорил, что с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, наша жизнь – настоящий хаос. Разные квартиры, разные города, разные страны. Новая Зеландия, Индонезия, Таиланд, теперь Штаты. А значит, разные школы или бессистемное домашнее обучение.
«Как я поступлю в медицинский, если не буду нормально учиться?» О том, что мне сложно без Натали, моего сиднейского тренера по боксу, я даже не упомянул. Родители не слишком рады тому, что я занимаюсь боксом.
«А что будет с Розой? – спросил я. – Она не жила на одном месте больше пяти лет. Вы увозите ее от родни, она не будет видеться с тетками, дядями, с двоюродными братьями и сестрами. А ей нужно, чтобы рядом были близкие люди. Как она заведет друзей, если мы вечно будем переезжать?»
«Она опасна», – не сказал я. Я говорил о том, как сильно скучаю по друзьям. Как сильно мне не хватает людей, похожих на меня. Как мне тошно без конца быть иностранцем.
«Друзья и семья делают нас теми, кто мы есть», – в отчаянии убеждал я. «Всем нужны близкие люди. Особенно Розе», – не сказал я.
«Ты заведешь новых друзей, – отвечали они. – Мы переезжаем в Нью-Йорк, чтобы сделать мир лучше. Иногда ради высокой цели приходится чем‐то жертвовать». – «Вас больше волнует мир, чем мы с Розой», – заорал я. И проиграл. Салли и Дэвид не испытывают никакого уважения к тем, кто срывается. Чтобы выиграть спор, нужно хранить спокойствие, приводить рациональные аргументы. Нужно быть взрослым, даже если ты не взрослый. «Я вас ненавижу», – не сказал я.
Вместо дома я получил еще один чужой город, чужую страну, чужую постель, незнакомые сирены под окном, незнакомый потолок над головой, на который я пялюсь, хотя глаза у меня устали так, что вот-вот вытекут на щеки. Правую голень сводит судорогой. Я тяну на себя стопу, этой хитрости меня научила Натали. Тут же сводит левую голень. Я не буду смотреть, сколько сейчас времени.
Может, надо рассказать родокам? Но паспорт не вернуть. Роза скажет, что никакого паспорта не было. Они знают, что она часто врет. И что я никогда не вру. Но все равно Салли спросит, уверен ли я, что Роза выбросила паспорт в окно. В конце концов, я ведь не спал двое суток. Я мысленно вношу паспорт в список вещей, о которых я им не рассказал. Самый жуткий пункт в этом списке – морская свинка Апиньи. Не хочу обо всем этом думать.