Убийство.
Останется только понять, кто именно это сделал.
Но пока работа в дальнем углу ковчега продолжалась. Большинство сотрудников затаились до утра, закопались под как можно бо́льшими слоями теплой одежды, но до сих пор оставались нерешенными несколько насущных вопросов. Таких вопросов, которые не станут ждать восхода солнца или окончания бури.
Отец Корнелиус работал над теперь уже пустым гробом, до сих пор освещенным ярким светом. Ким стояла подле него, записывая в дневник священника все, что он говорил. Как наблюдатель от ООН она не была обязана помогать отцу Корнелиусу таким образом, но теперь поневоле оказалась с ним в одной лодке. Ведь легкое недоверие со стороны сотрудников «Проекта Ковчег» к группе Уокера, которое существовало в момент их прибытия, разрослось теперь до огромной пропасти.
За ними бдительно наблюдала Полли Беннетт и еще пара членов археологической команды. Недоверие, написанное на лицах молодых археологов, говорило о многом, но Уокер понимал, что оно вполне заслуженное. И Ким, и священник повели себя очень странно, когда впервые оказались возле гроба и его «обитателя».
Уокер ничем им не помогал, он находился здесь по той же причине, что и археологи, – желая быть уверенным, что никто не съедет с катушек и не попытается повредить гроб, или, что хуже, нанести увечья себе или окружающим.
Немного поодаль, у подножия лестницы, которая вела на второй уровень, лежал кадавр. Обработанный и плотно обернутый, он был спрятан в пластиковый мешок, а в целях удобства транспортировки дополнительно помещен в какой-то брезентовый чехол на молнии. Как только шторм утихнет, его начнут спускать с горы.
Уокер оторвал взгляд от чехла, заставив себя не думать об уродливом искривленном трупе внутри и об устрашающих рогах на черепе.
– Как-то это не здо́рово, – сказала Ким, нахмурившись, и отступила от отца Корнелиуса на шаг.
Уокер почувствовал, как внутри его растет дрожь.
«Нет, нет, – подумал он. – Пожалуйста, не надо больше этого дерьма!»
Но Ким посмотрела на него с таким видом, будто намеревалась поделиться шуткой.
– Он только что сказал, что хотел бы, чтобы профессор Оливьери был здесь, – сказала она и игриво толкнула священника локтем. – Честно говоря, я в шоке.
Священник стал смущенно подбирать слова:
– Это только потому, что… ну… Оливьери мог бы помочь перевести кое-какие трудные места…
– Он с самого начала не соглашался ни с единым вашим словом, – напомнил Уокер. – К тому же у него неустойчивая психика и – прошу прощения, отец, – он откровенный козел.
– Не возражаю, – ответил священник, – но он очень начитанный козел.
Студенты-археологи уставились на него. Ким удивленно подняла бровь и сделала вид, что ничего не услышала, но Уокер только рассмеялся. Уже не в первый раз в его присутствии пожилой священник позволял себе острое словцо. Но теперь это означало еще и то, что отец Корнелиус полностью держит себя в руках.
Полли Беннетт подошла к гробу и встала рядом с Ким и священником. В отсутствие Хелен Маршалл Полли оказалась самым старшим членом команды археологов и фактически взяла на себя обязанности их начальника.
– Это сильно отличается от того, что было на крышке? – спросила Полли священника.
Отец Корнелиус посмотрел на Уокера вопросительно. Полли проследила за их молчаливым обменом взглядами. Хоть это и «Проект Карги – Холцера», но в том, что касалось найденного им самостоятельно, отец Корнелиус предпочитал отвечать перед своим начальством.
Уокер кивнул в знак согласия. Все трое аспирантов угрюмо посмотрели на них – им явно не нравилась мысль, что свежая информация могла пройти мимо них.
– Здесь тот же метод записи, – сказал отец Корнелиус, указывая на гроб. – Какими бы соображениями ни руководствовался тот, кто писал на крышке и выдавливал символы на битумной оболочке, здесь использовано точно такое же смешение языков. Я обнаружил несколько повторяющихся элементов. Шумерская составляющая является ключевой. И я пока не знаю, с какого угла на это смотреть. Если бы я понял, почему определенные языки использовались для записи определенных фраз, то можно было понять и все остальное.
Полли вновь взглянула на Уокера, словно он был здесь самым главным начальником.
– Языки – моя специальность. Я могла бы помочь.
Уокер ожидал, что священник посмеется над ее предложением. Без сомнения, в других обстоятельствах он бы так и сделал. Но теперь отец Корнелиус только поднял голову и внимательно посмотрел на молодую женщину с зелеными волосами и выбритыми висками.
– Буду только рад, – ответил он.
Но Уокеру показалось – по дрожи в голосе и быстрому взгляду, – что священник нуждается не столько в помощи, сколько в опоре, которую может предоставить присутствие Полли. Присутствие кого-то, кто кажется надежным и сильным среди слегка потрепанных жизнью людей.
Ким шагнула в сторону, чтобы освободить место для Полли. Уокер ожидал, что она что-нибудь пошутит по этому поводу, но Ким просто записала что-то в дневнике и молча застыла на несколько секунд. Казалось, она с трудом держится на ногах. Обеспокоенный Уокер подошел к ней.
– Секундочку, – сказала Полли, заглянув в гроб. – Вот эти отметины…
– В смысле, пятна, – ответил отец Корнелиус. – Да?
– Вы говорили, что их могли оставить трупные жидкости.
– Я и сейчас так думаю.
Остальные студенты придвинулись поближе. Очнувшись от задумчивости, Ким вытянула шею, чтобы получше рассмотреть внутренности гроба. Уокер подошел к Полли и священнику, встал за их спинами и стал вглядываться в выгравированные символы и темные полосы в том месте, где раньше лежало тело. Картина напоминала меловое очертание, которое полиция рисует вокруг трупа на месте преступления.
– Я бы взяла образцы, чтобы удостовериться… – произнесла Полли. – Но по-моему, контур слишком четкий, чтобы его можно было списать на трупные пятна.
Ким держала ручку наготове, словно молодой нетерпеливый репортер.
– И что, по-вашему, это значит?
Уокер почувствовал, что все его сомнения начинают рассеиваться. До сих пор он пытался придумать другие объяснения не только странному поведению персонала, но и этой огромной, нависшей над ними нелогичности – невозможному местоположению ковчега. Как ни крути, но другие объяснения можно было допустить только с большими натяжками. Несколько раз за карьеру он попадал в ситуации, когда вера в сверхъестественное могла существенно облегчить его работу и даже жизнь, но он преодолевал себя и в итоге всегда находил материальное, биологическое объяснение непонятному. Он часто сталкивался с экстраординарным, иногда пугающим, но никогда – со сверхъестественным. Но теперь ему стало ясно, что он всегда искал нечто большее, как ни трудно было это признать. Одновременно считая оккультизм и «истинное зло» не более чем темой для детских сказочек.