По ту сторону жизни - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 58

В храме светло. Свет проникает сквозь гардины, но я все равно подхожу, чтобы отодвинуть их, благо, палка с крюком никуда не подевалась. Зажигаю свечи и ароматические палочки, которые установлены на яшмовых лыжах. Свет проникает сверху. И пыль запуталась в сетях его. Я взмахиваю руками, кружусь… такое хорошо забытое ощущение счастья. Я… я ведь очень давно здесь не бывала.

— Прости.

И меня прощают, хотя и богини не любят одиночества.

— Я… действительно не хотела, — я опускаюсь на пол, и юбки ложатся солнцем. Свет заставляет жмурится… Надо бы полы помыть. И пыль убрать. И… потом, это все мелочи. На самом деле важно другое. И я, приложив палец к губам, достаю нож. Здесь он оживает еще больше. Я чувствую и дрожь его, и жажду… как давно он не пробовал крови. Давно.

— Бабушка взяла его здесь, верно? — я подношу нож к постаменту.

Эта статуя невелика. Поставленная на мраморный куб — этот мрамор, в отличие от храмовых плит обтесан грубо, кое-как — богиня смотрит на меня чуть свысока.

Ей простительно. Золотое лицо. Глаза прикрыты. Полные губы растянуты в некоем подобии улыбки. Палец верхней левой руки прижимается к ним, словно предупреждая, что слова стоит беречь. Ее уши слишком велики для маленькой такой головы, а в растянутых мочках болтаются черные серьги. Ее грудь, напротив, мала, и с первого взгляда фигура выглядит мужской. Диспропорциональной. Слишком широкие плечи. И талия. И… Это лишь кажется. На шее ее висит ожерелье из крохотных черепов. Их вырезал мой предок… не помню уже, какой именно.

— Здесь. — Я положила клинок к подножью куба, и ресницы богини чуть дрогнули. — Ты знаешь, что происходит?

Молчание. Нет, я не ждала, что статуя заговорит. Но… раньше я приходила сюда подумать. Мысли становились легкими, а в голове наступала удивительнейшая ясность. Сейчас… Я слышала треск сверчка, непостижимым образом проникшего внутрь. И сиплое дыхание инквизиторов.

— Проклятье… — голос Вильгельма донесся из за двери. — Чтоб я когда-нибудь снова… эту лестницу… строили… чтобы поиздеваться, не иначе…

— Меньше болтай.

— Не могу… это… способ… скинуть… напряжение… мозгоправ сказал. Ни хрена он не понимает… ни хрена не видел… сидит… в своем… кабинете… и придумывает… напряжение… я не пью… Ты пьешь?

— Уже нет.

— Правильно… Юстаса помнишь? Спился… сорвался… теперь в лечебнице… а я только… на… консультации хожу…

Громкие какие. И сопят.

— Я… не понимаю. — Я села перед статуей, как делала когда-то в детстве. Тогда я могла разглядывать ее часами, и кто бы сказал, что это занятие скучно, я бы… Я приносила ей букеты полевых цветов. И однажды даже бабушкины розы, которые выломала сама. Помнится, исцарапала все руки, но… с кровью даже лучше, не так ли? Я просила ее вернуть родителей. А богиня смотрела. Смотрела и улыбалась… и кажется, именно тогда я перестала приходить.

Нет, я заглядывала на праздники. И приносила в дар кровь и благовония, красную охру и медовые шарики, которые сжигали в потемневшей от времени чаше. Я резала пальцы ножом и поила богиню своей кровью, ибо… так было нужно.

— Но ты сдохнешь… а я… буду… жить…

Смех богини раздается в ушах, и кажется, кто-то стонет. А потом в дверь вваливается Вильгельм. Он идет на четвереньках, оставляя за собой цепочку красных пятен. Впрочем, кровь довольно быстро впитывается в плиты.

— Будем… считать… платой… за разрешение… — Вильгельм держится за стену и встает. Его шатает, и я почти чувствую, что держится он исключительно благодаря упрямству. Кхари же… к ней редко заглядывают чужаки, и поэтому она изучает новую игрушку.

А я… Я тоже игрушка? В какой-то мере, но любимая. Меня берегут и… да… мне не дадут всех ответов: боги не вмешиваются в дела людей, однако…

В уголке левого глаза статуи набухает алая слезинка. Она становится больше и больше, и когда она уже готова сорваться, я подхватываю ее на палец.

— Стой… — голос Вильгельма пробивается сквозь заунывный плач труб, а я слизываю божественную кровь, отворяющую врата.

Плач становится громче.

А я оказываюсь на помосте, в теле той, другой женщины, из моего сна. Пусть сон и был наяву, это ничего не меняет. Мне тесно. Неудобно. И тяжело дышать. Сознание женщины затуманено, но и в нем птицей бьется одна мысль: «Не хочу…»

Ей подносят чашу с зельем, и грязная неопрятная старуха поднимается на цыпочки, лезет пальцами в рот, готовая вы бить зубы, если упрямица не подчинится. Зелье горько.

— Это ты виновата… ты… — старуха бормочет, она следит за каждым нашим шагом. — Все ты… говорила, что не надо тебя брать… беднота горькая, а он…

Ее голос срывается на вой. Причитания. Но она успевает раздать затрещины троим девчушкам, что прячутся в тени. Старшей около десяти. Младшей — чуть больше трех…

Он хотел сына, а рождались дочери… пятеро… двоих ей не удалось защитить… Старуха говорит, что они умерли во сне, что с младенчиками такое сплошь и рядом приключается, но мы знали правду: старуха их придушила… Хватит девок.

Нельзя позволить зелью затуманить разум, но…

— Иди, — старуха заставляет допить до капли.

Богиня защитит. Или даст шанс отомстить. Но сейчас дарованная ею сила спит, убаюканная чужим проклятьем… Как и когда повесили на шею этот медальон? Он, выглядящий простым камнем, давил, связывал, мешал воспротивиться и…

Взгляд наш цепляется за девочек. И губы старшей шевелятся…

Старуха сговорилась отдать ее. И новая семья готова принять, если силу моей дочери запрут… старуха уже заплатила, я знаю… и моя девочка, моя веселая девочка, которая, несмотря ни на что, лучилась светом, погаснет.

А я… Надо было уходить. Вчера. Позавчера… в лес… хищники, змеи… мертвый город… голод… лучше смерть от голода, чем…

Мой взгляд цепляется за взгляд дочери. Богиня…

Камень опоясывает.

Я закрываю глаза.

И открываю уже на костре. Сложенный из сухого хвороста, он высок. И отсюда видно всех, кто собрался на похороны. У моего мужа большая семья, и мать его, окруженная пятью сыновьями, выглядит белым пятном среди ярких нарядов.

Они богаты. Они всегда покупали, что хотели. И когда Джораш захотел меня, мать разрешила, а мои родители посчитали за удачу. Конечно, им не пришлось собирать приданое… мне всего-то и дали, что два платья, а остальное поделили сестры. Они, глупышки, еще радовались моей удаче.

Как же… Я буду жить в большом доме и командовать слугами.

Я сама стала служанкой, а после и рабой. И никто не заступился, когда меня повели к грязному старику, который кривым ножом перекроил мое тело.

Не понимаю. Видит богиня, не понимаю… Мне жаль эту женщину, и я воспринимаю ее боль, как свою собственную, однако какое отношение она и та забытая деревушка имеют к делам нынешним?