По ту сторону жизни - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 117

— У… у него в кабинете бумаги, — несчастная красавица прекратила всхлипывать и прижала ручки к груди. До чего трогательное зрелище, и трогает, что характерно, не меня одну. — Мне туда было нельзя…

И робко так поинтересовалась:

— Наверное, надо вызвать кого-то…

— Надо, — не стал разочаровывать Вильгельм. И нос рукавом вытер. Платки закончились? Надо будет подарить, а то весь нос растер до красноты. — Вызовем…

Кажется, девица ждала чего-то другого, если вновь пустила слезы…

Гертруда. Труда, Труда… почему именно сейчас… нож в спальне? Кровью там пахнет, застарелой, но… дядюшка при всей своей извращенности довольно практичен. И да, не сомневаюсь, что с него станется жену молодую резать удовольствия ради, но делать это не на самом дешевом белье…

Кровь отстирывается погано.

Скорее уж, полагаю, в доме отыщется подвал для особых утех оборудованный…

— Тоже ей не веришь, дорогая племянница? — Дядюшка Фердинанд ухватил меня под руку, и это тоже было своевременно, потому как вдруг выяснилось, что ноги меня держат, но и только. Я почти повисла между ним и Диттером.

— Девушка не лжет, — заметил мой дознаватель.

— Но и правды всей не говорит. — Я старалась держаться гордо, но это давалось нелегко. — Он дерьмом был… не сомневаюсь, что в кабинете мы найдем все доказательства вины…

Которые заодно помогут оправдаться несчастной Гертруде. Да и можно ли вообще судить бедную женщину, которая взяла и спасла город от этакого чудовища?

Так герр Герман и сказал.

Кто вызвал жандармерию? Не знаю. Говоря по правде, я позволила усадить себя в кресло и… не знаю, уснула? Отключилась? Еще ненадолго умерла? Главное, когда я вернулась в сознание, обнаружила себя сидящей в том же кресле, укрытой сразу тремя куртками, что весьма и весьма умилило.

Рядом держался Монк.

— П-простите, — сказал он, глядя в пол. — Я бы тоже свою отдал, но… б-боюсь, что вам это б-будет не слишком приятно.

Я простила. И позволила себе остаться в кресле.

Суетились жандармы… как-то много их стало. Ходят туда-сюда, сюда-туда, носят с собой всякого рода запахи. Кто пахнет чесночной колбасой, кто — вчерашним элем не лучшего качества. Потом и не только человеческим… дымом, керосином… много их.

И дядюшка с сигарой воспринимается едва ли не как благодетель.

— Вот и все, — говорит он кому-то. И я, повернув голову, вижу герра Германа, что характерно, в парадном мундире. И тоже с сигарой. Как-то… не знаю, цинично, что ли, курить на месте преступления, стряхивая пепел в фарфоровую вазу. Неплохая, между прочим, подделка…

— Это да… и даже не знаю, как быть, — герр Герман покосился на меня и, отвернувшись, любезно выпустил дым в другую сторону. — Обвинять несчастную женщину… ей награду дать надо.

Надо. За артистичность.

Со своего места я видела ее, окруженную тремя жандармами. Такую хрупкую. Такую светлую. Такую…

— Не подозревали? — Дядюшка Фердинанд смотрел на прелестницу скептически.

И за это я готова была расцеловать его. Правда, подозреваю, что от этакой нежности дядюшка уклонится.

— Понятия не имел. Получается… он и тогда мной воспользовался!

Сколько возмущения.

Можно подумать, герр Герман сильно протестовал.

— Придется в отставку подавать, — он промокнул лоб платком.

И не только из-за дядюшки, полагаю. На его совести немало делишек темных, которые пришло время искупить праведной жизнью и небольшими отчислениями в пользу храма. А заодно уж и с собственностью разобраться, если не ошибаюсь, то еще в позапрошлом году герр Герман приобрел себе пару доходных домов. Точнее, не он, а супруга… и матушка ее…

И наступит тихая мирная жизнь.

Чтоб вас всех.

Я почесала ладонь, которая неимоверно зудела: гладить чудовищ — занятие вредное для здоровья.

— Ничего… много не дадут… при хорошем адвокате… — и на меня поглядел.

— Я найму лучшего, — пообещала я. Искренне.

Вот только работать он будет на меня. Ничего личного, просто… не люблю, когда из меня дуру делают.

А доказательств нашлось изрядно.

Тут тебе и договор аренды на имя дядюшки Мортимера, и приходная тетрадь, где он с завидной скрупулезностью фиксировал доходы… немалые, к слову. Имена. И краткие заметки… кого привлечь. Кого убить… Старые снимки. И новые, правда, несколько смазанные, но происходящее различить можно было… или вот дневник его с воспоминаниями о днях былых…

Не хватало разве что чистосердечного признания, и то, полагаю, поскольку выглядело бы оно несколько неуместно. Что ж, мои догадки оправдались: дядюшка Мортимер очень пригодился. Мертвым. Сложно было бы найти более удобную кандидатуру, но…

Я постучала пальцем по стеклу.

Раз, два, три и четыре… пять… свет не скажет, тьма промолчит. И вообще людям стоит самим разобраться со своими делами, не привлекая высшие силы.

Я вышла из комнаты. Мои гости спят, включая дядюшку Фердинанда, который заявил, что не может теперь бросить единственную более-менее вменяемую родственницу, тем паче она и без того пострадала от его бездействия. Я не стала противиться: комнат в доме полно.

Раз и два… переступить через скрипучую половицу.

Диттер спит крепко.

А Вильгельму наша кухарка приготовила теплого молока с медом и маслом. Хорошее средство… жрец тоже дремлет. Дом слышит его дыхание. Этот гость ему не по нраву, но дом, так и быть, потерпит.

Четыре…

Пять…

Закрытое крыло.

Мамины покои… здесь тоже делали ремонт. И я уже не могу сказать, действительно ли эта комната была в сиреневых тонах или меня лишь убедили, что она осталась такой же, как при маме? Небольшая гостиная.

Пыль. Книги стопкой… любовные романы? А дядюшка говорил, что мама была умной… Разве умная женщина будет читать любовные романы? Вышивка неоконченная… кто ее начал? Пяльцы… я никогда не видела маму с пяльцами… на полках статуэтки. И ни одной серьезной книги. Впрочем, это ни о чем не говорит… серьезных книг полно в библиотеке.

Спальня общая, родительская. Здесь темно и…

— Что ты здесь потеряла, маленькая дрянь? — поинтересовалась я, наклонившись перед кроватью. — Вылезай.

И смуглая девчонка выползла, вытащив пару клубов пыли и оброненную расческу. Да, расческа бы ей не помешала. Волосы стояли дыбом. Ночная рубашка пестрела пятнами. Подол ее короткий не скрывал ободранных коленей и тощих ног.

— Я… виновата, — сказала она, глядя на эти самые босые ноги.

— Виновата, — не стала спорить я.

Девчонка шмыгнула носом, и я предупредила: