Вольные кони - читать онлайн книгу. Автор: Александр Семенов cтр.№ 66

– Это будет живокость, – приминает пальцем траву вокруг высокого стебля – фиолетовыми каплями стекают с него цветы. – Ты его запомни и остерегайся, ядовитый цветок.

Славка во все глаза смотрит на изогнутые, распустившиеся у самой земли лепестки и не замечает никакой ядовитости. Надо же, какой красивый, а пропитан отравой.

– Княжик это, – расцветает в ее руке белый остроконечный цветок. – Простуду хорошо лечит. А мышатника-то, мышатника сколько, – разводит она руками. – Он и от воспаления поможет, но тоже меру надо знать, отравиться недолго.

Славка вглядывается в полураскрытые, растущие желтыми пучками цветы, берет и их на заметку. На легких ногах бежит поперед бабы Поли. То отыщет широкопалый резной лист с розовым цветком, такой необычный на вид, а всего-то – луговая герань. А этот желтый с высунутым красным язычком прозывается – собачки. Пушистые головки третьего прямо гладят ладошку – и впрямь кошачьи лапки. Как запомнить всех их, уму непостижимо. Приглядывается к бабе Поле, вот же, старенькая уже, а хранит в голове каждую травку, ни одну еще не забыла.

– Эту пуще других остерегайся, зовется – вороний глаз. Когда созреет, посередке вылупляется ягодка, похожая на черничку. Гольная отрава. А если корешок пожуешь, желудок спалишь.

Жесткие упругие листья впечатываются в память. А баба Поля уж вновь кличет:

– Глянь, какие бравенькие синенькие цветочки. Одолен-трава! И до чего полезна: против бессонницы, испуга, змеиного укуса. Куда той же валериане до нее!

Пока до березового колка дошли, полную сумку трав насобирали. Под первой же березой она села отдохнуть, развязала концы белого платочка, и солнце каждую морщинку высветило. У Славки сердце заныло от желания погладить ее по щеке. Присел рядышком, смотрел, как она травы перебирает, в пучки вяжет, радовался чему-то.

Сорванные травы пахли сильно и остро, как лекарства. Баба Поля с ними бережно обращалась.

– Ну вот, запасец сделала, позже еще посбираем. От любой хвори лекарство будет. Я и сама на них живу, и людей пользую. Вот ты еще совсем мал, а уж и в тебе порча есть. Ты пока ее не чуешь. Тебя напугали сильно или сглазили, не пойму еще.

Славка пожимает плечами. До детдома ничегошеньки не помнит. Память будто сырым туманом затянута. А если и приоткрывается, как в мутном оконце расплывчато различается одно бабушкино лицо. А теперь и вовсе с бабы Полиным путается. После, в детдоме, у него каждый день был – сплошной испуг. Устанешь пугаться.

– Ну да ничего, я одну приворожку знаю, над тобой произнесу, да напою целебными отварами. Даст Бог, изведу болезнь, если родительница не помешает. Шибко уж она неверующая.

Одной рукой она перебирает травки, другой гладит Славку по спине. Он нежится под лаской, как котенок на солнце. Не хочется ни в какие болезни верить, ни о чем плохом вспоминать. Жить этим днем. Он теребит бабу Полю за рукав линялой кофты – кончай отдыхать, пора идти веники ломать.

Опираясь на батожок, она поднимается и ведет его в глубь леса, выводит на луговицу. Посреди нее Славка еще меньше ростом становится.

Высоченные березы, разомлев на жаре, окружают его, и ни один листочек не шелохнется на ветвях. Густой и пахучий воздух звенит на разные лады.

– Вот как ладно вышли, – опускает баба Поля на землю сумку. – Попросим деда-лесовика разрешения веток наломать. Мы ведь с тобой не жадные, нам много не надо.

Славка торопливо соглашается, на всякий случай озираясь по сторонам – не выглянет ли откуда сердитый лесной дедка. Но кругом по-прежнему тихо и сонно неподвижно, лишь жужжит и гудит в траве шебутной народец. Пачкаясь белой березовой пыльцой, он взбирается по стволу. Усаживается поудобнее на толстый нижний сук, вспоминает, как бесстрашно скакал на лошади, и тянется за топориком. Баба Поля показывает ему снизу какие ветки рубить. Шумя густой листвой, они падают к ее ногам.

Так они обходят всю луговицу, собирая с каждой березы небольшую дань. Связывают ветки в две охапки и садятся передохнуть. Славка себе всю руку отмотал топором и коленки оцарапал, но все это пустяки в сравнении со сделанным. Баба Поля протягивает ему бутылку сладкого чая, отламывает кусок хлеба. Говорит, что оба они сегодня наломались. Славка вздыхает, подлаживаясь под взрослого – не зря прожит день.

– Одни косточки, ровно облеток, – вздыхает она, с непонятной жалостью наблюдая, как он уплетает хлеб. – В детдоме, поди, худо кормили?

– Худо, – ответно вздыхает Славка. – Не елось мне там. То макароны, то рожки, то вермишель. Я их страсть как не люблю.

– Беда без папки и мамки. Обижали, поди…

Славкино сердечко напрягается, тоненько звенит в ушах, будто лесной комарик. Ужас как не хочется вспоминать прошлое. На миг в глазах темнеет, и становится зябко, словно глянул в заброшенный колодец. Он перестает жевать и упирается пустым отрешенным взглядом в одну точку. Из холодной дали тянется тягучий нудный голос воспитательницы: «Запомните, дети, наш советский детский дом – самый лучший в мире!» Но тут же его перебивает другой, мерзко подвывает: «Гадом буду, не забуду этот паровоз…» Голос Дихлофоса. Славка вздрагивает, брезгливо передергивает плечами. Обнаруживает в кулаке ломоть хлеба и невидящими глазами смотрит на бабу Полю.

– Фу-ты, только что здесь был и будто улетел куда, – испуганно шепчет она. – Говорю же – порченый.

От ее голоса Славка приходит в себя. Слабо, болезненно улыбается, слушает этот спасительный напевный голос – он жужжит в нем золотой пчелкой и успокаивает, и вселяет уверенность в хорошее.

– Бог даст, теперь все наладится. И у тебя и твоих родителей. Митя мужик добрый, покладистый. К тебе, вижу, прилепился. Родительница, правда, с характером женщина…

– Она тоже хорошая, – защищает маму Люду Славка. – Она за нами, мужиками, ухаживает, воспитывает нас.

Уж он-то знает, какая она тяжелая доля – воспитывать. У них в детдоме на всех один мужик был, и тот – истопник. Так его женщины без конца воспитывали, несмотря на то, что младше его были. А он только посмеивался, глаз прищурив, когда уже подвыпивши. Без чекушки он никогда веселым не был.

– Ты, ежели что, терпи, слушайся. Ей тоже не сладко. Проживи столько годов без ребеночка. С виду она вон какая справная женщина, а что-то замкнуло. Ранее говорила ей: приходи, налажу. Куда там, своенравная! И не глядит в мою сторону, хоть и мается. Да я не обижаюсь – не тутошняя. Папка твой ее из города привез, будто своих мало. Да чужая душа потемки. Так и живет на отшибе, ни с кем путем не сошлась, хотя и среди людей. Может, ты ее растеплишь? Уж слишком в ней сухоты много. Тебе-то хоть глянется у нас?

– Еще как глянется, баба Поля, иногда аж страшно становится, – невольно вырывается у Славки.

– Так и от счастья может засвербеть, – непонятно говорит она и трогает его шею прохладной ладонью. – Загорел-то как, надо бы маслицем смягчить.

От ее прикосновений Славка всем своим телом чувствует, какой он еще маленький. А бывает кажется, что уже вырос, больше некуда. Наверное, от того, что знает плохую жизнь. Это сейчас в нем места мало для печалей – нахлынули и отлетели. А давно ли переполняли его? Он смирно сидит на березовой поляне, вдыхает целебный березовый воздух, слышит, как гудит полный жизни лес, и ни на кого не держит зла. Не с кем ему счеты сводить. Никто не виноват, что его жизнь так непутево началась. Не только ведь одни родители ее перебаламутили? Кто только, поди, руку не приложил. Всякие мысли скользят в голове. Мал еще, в том и спасение.