Но Аякс не слушал. Лицо его раскраснелось, глаза выпучились, изо рта потекла слюна. Он ничего не слышал и ничего не видел, в нём не осталось никаких чувств, кроме ярости. Он рвался вперёд, не в силах решить, кого первым разорвать на куски — Агамемнона, Одиссея или бородатого. Эта нерешительность и не дала ему пролить кровь: на него набросились несколько десятков воинов. К счастью, Аякс от бешенства даже забыл вытащить меч, так что, прежде чем он успел натворить дел, его повалили на землю и связали.
— Отнесите его в палатку, — приказал Агамемнон. — Завтра, как успокоится, мы с ним поговорим.
Когда спелёнатого, как египетская мумия, Аякса унесли, Агамемнон вытер пот со лба и огляделся. Бородатого он не увидел, тот, видимо, ушёл с процессией, сопровождавшей Аякса. Хмурый Одиссей, совсем не выглядевший победителем, сидел на том же месте. Агамемнон подошёл к нему и тихо сказал:
— Нехорошо вышло.
Одиссей кивнул. Конечно, он был рад, что оружие Ахилла досталось ему. Он хотел победить, но не таким способом, и теперь на душе у него было довольно погано.
— Ладно, забирай уж оружие, — сказал Агамемнон, — но смотри, помни своё обещание: с тебя наследник Ахилла и лук Геракла со стрелами.
Одиссей снова кивнул:
— Конечно, я помню. Завтра же утром отправлюсь.
Он велел своим слугам отнести оружие Ахилла в свою палатку и сам пошёл вслед за ними.
Одиссей радовался тому, что он завтра уплывёт. Пока он будет в разъездах, страсти поулягутся и Аякс успокоится, а когда он вернётся с наследником Ахилла и луком Геракла, а Одиссей нисколько не сомневался в успехе, его, как победителя, точно никто уже не осудит.
Придя в палатку, он сразу лёг спать, но спалось ему плохо. Несколько раз он просыпался и думал даже сходить к Аяксу, но что-то его удержало — видимо, гордость: своей вины в произошедшем он не видел, а извиняться за чужую вину не хотел.
Рано проснувшись, он велел готовить корабль к отплытию. Пока он завтракал, корабль спустили на воду и загрузили всё необходимое. Одиссей уже поднимался по сходням на борт, когда вдруг прибежал Агамемнон. Это уже само по себе было необычно. Микенский царь по лагерю никогда не бегал — хранил достоинство. Если ему надо было что-то срочно сообщить, то он посылал кого-нибудь из слуг, а тут прибежал сам, запыхавшийся, вытер пот со лба и, тяжело дыша, проговорил:
— Хорошо, что ты здесь, а я боялся, что уже уплыл.
— Что-то случилось? — спросил Одиссей.
— Случилось. А ты разве ничего не слышал? Ночью кто-то перебил весь наш скот. Я там только что был. Жуткое зрелище: овцы, коровы, козы — все порубленные, поколотые, на куски разорванные. И пастухи там же лежат. Всё пастбище залито кровью.
— Троянцы?
— Вряд ли. Часовые бы заметили. Это ж целый большой отряд должен был напасть. Все напуганы. Люди поговаривают о каком-то морском чудовище, о гневе богов. Но чем мы могли их так прогневать? Тут только ты можешь разобраться.
Для жертвоприношений и пищи греки держали у себя несколько крупных стад.
Когда Одиссей пришёл на пастбище, его взору предстала действительно ужасающая картина. Даже после последней битвы Гектора с Ахиллом на поле брани не лежало столько трупов. По крайней мере, они тогда лежали не так плотно. Посмотреть на это собралось много народу, так что найти какие-то следы не представлялось возможным. Одиссей спустился с холма и решил опросить часовых, но прежде, чем он дошёл до лагеря, глаза его закрыли чьи-то ладони и голосок над ухом сказал:
— Угадай кто?
— Афина, — буркнул Одиссей.
— Точно!
Богиня мудрости забежала перед ним. Взгляд её был серьёзный и насупленный, но губы улыбались. Она заговорила очень серьёзно, хотя было видно, что она хочет рассмеяться:
— Тебе поручено расследование кровавого преступления: массового убийства крупного и мелкого рогатого скота. Да? Я угадала?
— Угадала.
Афина слегка подпрыгнула от радости и продолжила тем же серьёзным тоном:
— При проведении следствия первым делом надо допросить свидетелей. А почему ты ни о чём не спрашиваешь?
— Ты знаешь, кто это сделал?
Афина слегка замялась. Она не ожидала, что Одиссей спросит сразу так прямо, и рассчитывала, что он начнёт издалека, со всяких незначительных вопросов.
— Знаю, — сказала она, немного подумав.
— Ты мне скажешь?
«А что мне за это будет?» — чуть не спросила богиня мудрости, но сразу сообразила, что поставит этим вопросом в неловкое положение не только Одиссея, но и себя: что, собственно, простой смертный может сделать для богини? Пожалуй, можно было бы что-нибудь придумать, но Афине так хотелось поскорее всё рассказать, что она не стала ничего придумывать и сразу ответила:
— Это сделал Аякс.
— Какой Аякс?
— Как какой? Большой. Который вчера с тобой за оружие Ахилла спорил.
— Он же связанный в палатке лежит.
— А я его развязала.
— Зачем?
Афина ткнула указательным пальцем правой руки в ладонь левой и, медленно поворачивая его из стороны в сторону, скромно опустив взгляд, сказала:
— Потому что я бываю иногда очень добрая — даже с теми, кто этого совсем не заслуживает.
— А почему он стал рубить скот?
— Это была иллюзия — такое научное явление, когда, например, человек думает, что перед ним, скажем, Одиссей или Агамемнон, а на самом деле это корова или овца. Ну, я умею такое.
— Ты лишила Аякса разума?
Неизвестно, могла ли богиня мудрости добавить кому-то ума, но то, что она могла лишить человека разума, знали все.
— Ну, там и лишать было особо нечего, — застенчиво ответила Афина.
Одиссей ужаснулся. Большой симпатии к Аяксу он не питал, особенно после вчерашнего спора, но то, что сделала с Аяксом Афина, показалось ему неумеренно жестоким.
— Зачем ты это сделала? — спросил он.
— Что сделала? Иллюзию? А скажешь, было бы лучше, если б он тебя порубил, а не баранов?
— Зачем ты лишила его разума? Как можно так издеваться над человеком?!
Афина нахмурилась и поджала губы:
— Он, может быть, меня оскорбил, он мне, может быть, в душу плюнул, а я, по-твоему, должна это терпеть?! Скажешь, тебе можно мстить Паламеду, а мне мстить Аяксу нельзя?! Это потому, что ты мужчина, а я девушка?! Да?! По-твоему, это справедливо?!
Она сложила руки на груди и резко отвернулась.
Одиссей смутился. Его не удивило, что Афина знает про Паламеда: боги вообще обо всём знают недопустимо много, а в ту ночь, когда Одиссей написал подложное письмо, Афина постоянно крутилась около него и Диомеда, она вполне могла за ним подсмотреть. Теперь он опасался, как бы богиня мудрости по простоте душевной не разболтала всем о его коварной мести. Это могло бы иметь для Одиссея очень скверные последствия.