— Старая была, — отозвалась Хельга. — Или потому что ты пришел.
— Я опять его видел! Это он уронил, да? На меня?
Хельга обернулась и несколько шагов пробежала, не глядя на дорогу:
— Значит, проклятие все-таки работает!
Они добрались до моста над речным порогом, свернули налево по берегу. Остановившись, Хельга рассмеялась:
— А быстро мы!
— Ага, — Никита кивнул, ничего не понимая. После пережитого хотелось лечь и закрыть глаза. — Что произошло?
— Там наверняка уже дядь Саша пришел, — радостно сообщила Хельга, не отвечая на вопрос. — Грохот такой!
— Грохот… — Никита с трудом перевел дыхание. — Там еще кто-то был…
— Ты уже всю книгу прочитал? — Хельга пропустила вопросы мимо ушей. — Так быстро? Я только утром сдала.
— Всю.
Воздух болезненно входил в легкие, скреб по горлу наждаком.
Надо же! А ведь он, Никита, там чуть не погиб! Кто же кричал? Может, Хельга?
— И как тебе?
О чем это она? Ах, о книге…
Никита нахмурился. Хельга вдруг хитро глянула на него и… поцеловала.
Губы ее опять были холодные.
Никита закашлялся. Не от поцелуя, нет — от того, что забыл вдохнуть.
Затрещали кусты. Раздалось громкое:
— Туда! Куда ты?
Хельга толкнула Никиту в кусты. От неожиданности он безвольно опрокинулся на спину. Хельга опустилась рядом, ладонью закрывая Никите рот.
На площадку перед мостом вылетел Илья на велосипеде. Резко ударил по тормозам, выворачивая руль. Велосипед упал, протащив седока до шлагбаума.
— Не туда! — выбежал следом Легыч.
— Он задел его хотя бы? — Илья запутался в раме, бестолково дергая ногами.
— Нет! Но они встретились!
— Черт! — Илья шарахнул кулаком по рулю, заставив железо тонко зазвенеть. — Куда она его повела? Куда?
Легыч смотрел по сторонам. Он даже в кусты посмотрел, но Никиту с Хельгой не увидел.
— Может, за станцию?
— Быстро!
Илья справился со своей техникой, снова устроился в седле. Нога несколько раз соскочила с педали. Илья чертыхнулся.
— Не переживай ты так, — уже с моста крикнул Легыч. — Все еще получится!
— Да пошел ты! — буркнул Илья.
Через мгновение оба скрылись.
Хельга убрала ладонь и осторожно выглянула. Поманила за собой.
— Чего это они? — прошептал Никита, окончательно теряясь в происходящем.
— Пошли, — торопила Хельга. — Быстрее!
И они пошли. Даже побежали. Вдоль реки, прижимаясь к кустам — Никита исцарапал руки, ветки постоянно дергали Хельгу за волосы, но она не замечала этого, повторяя «Скорее! Не отставай!».
А потом они оказались на дороге. И поначалу дорогу эту Никита не узнавал, но вот справа мелькнул знакомый холмик с дверью — недавнее место встречи с Пашей, а слева показалось «дерево желания» — так его назвал дядя Толя.
Вчера они долго шли по высокой траве, в которой, по словам дяди Толи, водилось много змей. И вдруг появилось странное дерево. Сосна. Тройная. Внизу единый, в двух метрах от земли ствол разделялся натрое: тонкие стволы закручивались, обнимая друг друга. Дядя Толя уверял, что если к дереву прижаться и загадать желание, то оно непременно сбудется. Никаких желаний, кроме как поскорее оказаться дома, у Никиты не было. Или он тогда про Хельгу подумал? Про поцелуй? Второе точно сбылось, а с первым все непонятно.
— И как тебе история? — Хельга покрутила перед собой книгой — оказывается, она всю дорогу держала ее в руке. Пара на черной обложке косилась друг на друга с неудовольствием.
Поговорить Никита, конечно, хотел о другом. О Илье с Легычем. Куда они так торопились? Чего хотели? Почему оказались здесь? Знали заранее? Кого искали? Его? Хельгу? Это они подстроили, чтобы на Никиту обрушилась старая конструкция?
— Непростая история, — уклончиво ответил он.
Так у них в классе отвечал Димка Щелоков, когда его вызывал историк. Въедливый Павел Петрович сыпал вопросами: «Итак, реформа церкви. В чем она заключалась?» «Это непростая история», — тянул время Димка. «Согласен, а если подробнее?» — «Вопрос сложный и требует всестороннего рассмотрения». — «А подробней?» — не сдавался учитель. — «Реформа церкви назрела». Пауза. «Так, хорошо. Переходи ближе к Лютеру», — не терял оптимизма Павел Петрович. «А вот с Лютером я не согласен, — вдруг с азартом выкрикивал Димка. — Да! А вы как думаете? В такое непростое время… Лилась кровь… А страдал кто?» «Кто?» — терялся в ответе ученика историк. «Крестьяне! — выдавал Щелоков. — А вы не согласны?» — Учитель щурился, прикидывая возможные варианты развития событий. «Почему же? — вступал он в дискуссию и тут же выдавал новое имя, чего Димка и добивался: — А тебе кто ближе? Может, Кальвин?» «В историческом плане мы не можем говорить о своих пристрастиях. Вот нравится вам Иван Грозный. И что? Тогда вы оправдываете все, что он сделал?» Такой разговор мог длиться пол-урока, пока Павел Петрович не уставал и не отпускал Димку с четверкой.
Хельга не была искушенной в спорах на исторические темы, поэтому сразу подхватила:
— Еще как! Они же не любили друг друга.
— Да? — Никита удивился, что книга оказалась о любви. Вот угораздило ее взять!
— Тристан был верен своему королю, он вез ему невесту… — чуть захлебываясь словами, заговорила Хельга. — Он за нее на турнире бился. Он бы ее ни за что не полюбил. Это все любовный напиток, который дала ведьма. Если бы они не ошиблись и не выпили его вместе…
— Тоже мне король! — фыркнул Никита. — Мог бы и сам на турнир за невестой пойти.
— Он не мог! Он король! — возмутилась Хельга. — А Тристан был верным другом. Он испугался, когда понял, что влюбился. И сразу уехал. Но это было проклятие. Поэтому он согласился умереть, чтобы проклятие снять.
Остановилась и очень внимательно посмотрела на Никиту.
— Вопрос сложный… — выдал тот заготовленную фразу.
Брови Хельги взлетели под челку:
— Думаешь?
Никита кивнул, хотя в эту секунду он вообще ни о чем не думал:
— Но это же правильно, когда один спасает другого!
Никита скосил глаза и заметил вдоль дороги спелую малину. Сорвал несколько ягод. Красный сок на пальцах смутил.
Хельга бежала, рассуждая о любви и предательстве, рассказывая, как страдал Тристан и как не могла ничего сделать Изольда. И какой был благородный король — в конце концов он их понял…
Голова у Никиты шла кругом. Ни одна девчонка с ним так не разговаривала, да и сам он никогда не думал на такие странные темы. Он ни за что бы не стал умирать из-за чужого человека.