Дом правительства. Сага о русской революции - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Слезкин cтр.№ 321

Страница

Победа победой, но вот то, что мы сможем потерять в первую половину войны много территории, это возможно…

Уж если мне писать все здесь откровенно, то скажу, что, имея в виду у немцев мощную, питавшуюся многие годы всеми промышленностями военную машину, я твердо уверен в территориальном успехе немцев на нашем фронте в первую половину войны. Потом, когда они уже ослабнут, мы сможем выбить их из захваченных районов и, перейдя к наступательной войне, повести борьбу уже на вражеской территории…

Как ни тяжело, но вполне возможно, что мы оставим немцам, по всей вероятности, даже такие центры, как Житомир, Винница; Витебск, Псков, Гомель и кое-какие другие. Что касается столиц наших старых республик, то Минск мы, очевидно, сдадим; Киев немцы также могут захватить, с непомерно большими трудностями.

О судьбах Ленинграда, Новгорода, Калинина, Смоленска, Брянска, Кривого Рога, Николаева и Одессы – городов, лежащих относительно невдалеке от границ, я боюсь рассуждать. Правда, немцы, безусловно, настолько сильны, что не исключена возможность потерь даже этих городов, за исключением только Ленинграда. То, что Ленинграда немцам не видать, это я уверен твердо. Ленинградцы – народ орлы! Если уж враг и займет и его, то это будет лишь тогда, когда падет последний ленинградец. До тех же пор, пока ленинградцы на ногах, город Ленина будет наш! То, что мы можем сдать Киев, в это еще я верю, ибо его мы будем защищать не как жизненный центр, а как столицу Украины, но Ленинград непомерно важнее и ценнее для нашего государства…

Окружить Ленинград, но не взять его, фашисты еще могут, ибо он все же сосед границы; окружить Москву они если бы даже и были в силах, то просто не смогут это сделать в области времени, ибо они не успеют замкнуть кольцо к зиме – слишком большое тут расстояние. Зимой же для них районы Москвы и дальше будут просто могилой!..

Я, правда, не собираюсь быть пророком, я мог и ошибиться во всех этих моих предположениях и выводах, но все эти мысли возникли у меня в связи с международной обстановкой, а связать их и дополнить мне помогли логические рассуждения и догадки. Короче говоря, будущее покажет все!!! ^[1851]

Неделю спустя, 12 июня, Лева и Женя доехали на электричке до Переделкина, прошли «весело искрившуюся под ярким солнцем зеленеющую рощу и небольшой лесок» и расположились «на некрутом склоне, сплошь покрытом плотным ковром травы». С одной стороны «неслышно протекала почти заглохшая от речной травы узенькая речонка с обрывистыми берегами, густо поросшими мощным богатством осоки и молоденьких осин, похожих на кривые серые канаты, вьющиеся кверху». С другой «весело журчал прозрачный ручеек», бежавший «по ржавому красному дну, покрытому темными прошлогодними листьями, набухшими обломками сучьев и прочими отщепенцами живой природы». В этом «райском месте» они провели весь день, «то возясь у реки, то рисуя пейзаж с деревянным мостком через упомянутую речку, то смалевывая сквозь заросли прибрежных осин видневшийся небольшой железнодорожный мост, имевший чрезвычайно оригинальный вид через густую паутину молодых осиновых стволов» ^[1852].

Девять дней спустя, 21 июня, Лева записал: «Я чувствую тревожное биение сердца, когда подумаю, что вот-вот придет весть о вспышке новой гитлеровской авантюры. Откровенно говоря, теперь в последние дни, просыпаясь по утрам, я спрашиваю себя: «а может быть, в этот момент уже на границах грянули первые залпы?» На следующий день он «по обыкновению» встал рано и перечитывал свой дневник, когда зазвонил телефон. Началась война с Германией. «Я был поражен совпадением моих мыслей с действительностью. Я бы хотел, чтобы лучше б я оказался не прав!» ^[1853]

* * *

Три раза жизнь жителей Дома правительства прерывалась телефонным звонком или стуком в дверь: вечером 1 декабря 1934 года, когда пришла весть о наступлении Судного дня, в одну из ночей 1937 или 1938 года, когда в квартиры входили ангелы смерти, и утром 22 июня 1941 года, когда началась война.

Большевики готовились к великой войне со дня победы революции. Первые залпы прогремели во время Гражданской войны, но главные сражения еще предстояли. Война была причиной и следствием отказа партии примириться с действительностью и стать церковью. Война сделала индустриализацию, коллективизацию и культурную революцию необходимыми и неизбежными. Война превратила убийство ничем не замечательного чиновника в прелюдию «генеральной чистки», поглотившей Дом правительства. Война стала исполнением пророчества гораздо старше и больше Левиного. Она оправдала все уже принесенные жертвы, вольные и невольные, и дала детям революционеров шанс доказать, через одну последнюю жертву, что их отцы чисты, родина свята, а жизнь, даже в смерти, прекрасна.

Нина Костерина тоже не вела дневник весной 1941 года. 6 января, когда Лева слушал Чайковского в Ленинграде, она слушала Бетховена в Москве. («Эгмонт» меня подхватил – не знаю, как это описать, – мне захотелось встать, идти куда-то, я почти физически ощущала полет – в груди тревожно билось сердце, дышать было трудно. Я в восторге долго аплодировала и не отрывала благодарных мокрых глаз от Натана Рахлина».) За этим последовали четыре кратких записи: 8 февраля о «Пер Гюнте» Ибсена («я просто в упоении»), 20 февраля о «Ярмарке тщеславия» Теккерея («увы, и в нашем обществе… сытый, благовоспитанный мещанин ползет из щелей»), 24 февраля о «Материализме и эмпириокритицизме» с посвящением комсорга Нины Андреевны и 2 марта о широко открытых дверях «огромного и чудесного храма науки и искусства» («каждый шаг вперед многое дает, но в то же время раскрывает такие горизонты, от которых дух захватывает…»). Следующая запись была сделана через три с половиной месяца, 20 июня 1941 года. Нине недавно исполнилось 20 лет, и она работала «в тамбовских лесах» в геологической экспедиции.

Я долго противилась желанию писать: боязнь ли глубокой оценки своих поступков или нежелание навести ясность в собственной голове – словом, то же самое, что и с тягой к книгам. И хочется читать, а между строчками читаешь что-то свое, что волнует более, чем самая интересная книга. Перед глазами неотрывно стоит один-единственный образ, одна милая голова.

Несутся картины, воспоминания прошедших дней, как надоедливые сторожа и «мамки», проносятся мысли, легкие, неглубокие. Но вскоре все замолкает, и остается только сегодняшний день, «сейчасное» счастье.

В жизни моей колоссальная перемена. Я уже не «сама по себе», я уже «чужая». Кажется, что моей независимости конец, что теперь я не смогу так легко порвать, если это потребуется. Очень крепкая нить привязала меня к этому человеку ^[1854].

Страница