До цели меньше пятидесяти метров.
Перед тем как ливень из лун закончился, погибли еще несколько гвардейцев 237-го полка. Райнекер считал, что в целом мордианцам повезло, хотя это слово уже утратило для него значение. Они избежали прямых попаданий. Пара метеоритов рухнула возле колонны, но взрывы убили только солдат, оказавшихся рядом с эпицентрами.
В какой-то момент бойцы поравнялись с Кровавыми Ангелами, но Иклаус отказался искать убежища у космодесантников.
— Зачем? — сказал тогда полковник Фаше Стрёмберг. — Они могут прикончить нас не хуже того, что летит с неба.
Райнекер повел Железных Гвардейцев дальше, и каменный град прекратился. Помешанные, игнорируя мордианцев, сбегались на зов чудовищного проповедника. Впервые с начала кампании почти ничто не преграждало дорогу к улью.
Иклаус еще не подходил так близко к алому столпу. Офицер чувствовал его жуткое притяжение, ощущал, как с каждым шагом к аномалии утрачивает остатки сдержанности. Благодаря выучке и муштре полковник еще сохранял резервы спокойствия, но они быстро иссякали. Хотя Райнекер пытался не смотреть на колонну, та разрослась настолько, что постоянно оказывалась на краю его поля зрения.
Оглянувшись, Иклаус увидел, что Астартес не наступают.
— Чего они ждут? — спросил полковник.
— Рассчитывают, что враг придет к ним? — предположила Стрёмберг.
— Зачем ему это?
Ответа не последовало, но Райнекер его и не ждал.
Почти тут же над ними пронеслась кошмарная рота Кровавых Ангелов — безумцы в черных доспехах. Иклаус проследил, как воины летят в сторону предателей, и затем…
Затем…
Явилась волна. Стена из крови и тел. Полковник застыл как вкопанный. Стоявшая рядом Фаша утратила дар речи. Оба не сводили глаз с вала.
Все бойцы полка умолкли в благоговейном ужасе. Взирая на волну, Райнекер почувствовал, как умирает частичка его сущности. Он пытался не думать о том, что следует из возникновения столь чудовищного, невозможного объекта. Иклаус не был экклезиархом, и от него не требовалось разъяснять духовные вопросы. Такие обязанности исполнял кое-кто иной.
— Оберлена сюда, — велел офицер.
Моргнув, Стрёмберг оторвала взгляд от жуткой картины и зашагала в хвост колонны. Через пару минут комиссар вернулась со священником. Тот больше не отводил глаз от кровавого столпа, а непрерывно смотрел на него с искаженным лицом. Оберлен напоминал Райнекеру животное, застигнутое хищником.
— Вы и сейчас заявите, что перед нами иллюзия? — поинтересовался Иклаус. — Туда только что влетели Кровавые Ангелы.
— Нет, это не морок, — надтреснутым шепотом произнес духовник, не глядя на офицера.
— Тогда что же?
Оберлен долго молчал. Наконец он шевельнул губами, но беззвучно.
Райнекер схватил священника за рясу и подтащил к себе.
— Что это?!
Духовник снова зашевелил губами. На сей раз ему удалось выдавить:
— Демоническое…
Выпустив его, Иклаус отступил на шаг и повернулся к Фаше. Увидев, как посерело лицо комиссара, офицер подумал, что, наверное, сам выглядит так же. При этом женщина явно не удивилась подтверждению мифа, противоречащего официальной имперской доктрине.
— Вам известно о подобных вещах? — спросил полковник.
Стрёмберг кивнула.
— В Схоле Прогениум… — заговорила она, но осеклась. — Никогда не думала, что увижу…
Значит, Райнекер всю жизнь верил в ложь. Основные принципы Империума, за которые он всегда сражался, были обманом. Иклаус давно уже понял, что для событий на Флегетоне нет религиозно приемлемой интерпретации, однако не позволял себе делать выводы из данного факта. Офицер изо всех сил старался отрешиться от ужасных зрелищ — надеялся, что слуги Экклезиархии растолкуют их суть, когда сочтут нужным.
Пока Райнекер говорил себе, что Адептус Министорум сумеют объяснить происходящее, ему удавалось сохранять слабую надежду. Теперь она окончательно угасла.
Меж тем громадная волна крови рухнула. Над равниной пронесся треск костей в изломанных телах, за ним последовали звуки стрельбы. Верные Астартес начали бой с предателями.
Иклаус наблюдал за ними.
— Полковник? — В тоне Фаши звучало ожидание приказов.
Райнекер подумал, не застрелить ли Оберлена, но сдержался, хотя и с большим трудом. Гнев рвал офицеру грудь железными клыками. Ярость складывалась из отчаяния, жути и горечи поражения, но при этом обладала уникальными чертами. Она охватила бы Иклауса даже в случае победы в кампании, однако сейчас почти все его линии обороны против слепого гнева разваливались. Уцелела только воинская дисциплина.
— Ты подвел нас, — сказал Райнекер, оттолкнув священника. — Какой от тебя прок? Чем ты поможешь нам в час величайшей нужды?
Оберлен молчал, неотрывно взирая на столп.
— Полковник… — повторила Стрёмберг, уже резким тоном.
Когда бесноватые перестали атаковать гвардейцев, она убрала болт-пистолет, но сейчас держала руку возле кобуры.
Иклаус постарался понять, насколько Фаша близка к тому, чтобы навсегда отстранить его от командования. Женщина щурилась, напряженно сжимала губы. Райнекер догадался, что комиссар тоже сдерживает ярость; проклятая планета брала измором их всех.
Глядя, как Стрёмберг борется с собой, офицер вспомнил о своих недавних терзаниях и о том, что последовало за ними. О том, как испытал оправданную гордость, ощутил себя победителем. Уловил сияние еще не познанного откровения.
Теперь, стоя спиной к кровавой колонне, слыша ее нескончаемый вездесущий рев, Иклаус понял: на Флегетоне тот, кто просто не поддается гневу, уже добивается славного триумфа. И кто еще из людей, оставшихся в этом мире, способен совершить такое? Кто в силах воспротивиться победе неистовства?
«Мы можем, — подумал Райнекер. — Мы должны».
У него осталась только дисциплинированность. Ее достаточно. Ее более чем достаточно. Она — величайшее оружие мордианских солдат. Хотя полк Иклауса уменьшился в численности, он все равно прежний Двести тридцать седьмой. Его знамена все еще реют. Полк все так же входит в Железную Гвардию и до сих пор насчитывает тысячи бойцов.
Офицер взглянул на вспышки и разрывы, мелькавшие там, где Кровавые Ангелы бились с предателями. Монстры снова сражались против монстров. Если Райнекер во второй раз поведет солдат в зону такого столкновения, их неизбежно перебьют. Тем не менее к месту схватки стягивалась и орда помешанных. Значит, долг требует от гвардейцев вступить в битву.
Иклаус наконец увидел, насколько ложной была его гордость. Он искал громкой победы, дарующей триумфатору личную славу. Истинное же, честное самоуважение мог испытывать лишь командир, воплощающий лучшие черты своего полка.