Оттенки русского. Очерки отечественного кино - читать онлайн книгу. Автор: Антон Долин cтр.№ 33

Мне кажется, люди напрасно ждут от фильма морального образца, эталона. Насильственно преобразить никого невозможно. Набоков говорил, что фантазия бесценна, когда она бесцельна. Нельзя измениться, посмотрев фильм. Правда, можно сдвинуться с точки… Пусть «Елена» говорит об ужасе жизни, — я надеюсь, что падение и низость человека напомнят зрителю о его высоте.

Главный сюжет «Елены» — трансформация человека, переход от добра к злу. Возможен ли обратный путь?

В человеке в равных долях лежат и та и другая возможности. Одновременно. Путь к деградации, инстинкту, саморазрушению — не единственный. Главное — понять, что выбор мы совершаем самостоятельно. Мы сами решаем, в каком направлении двигаться.

Мы говорим о серьезных вещах, но «Елена» не похожа на твои предыдущие картины тем, что в ней есть место юмору, довольно едкому и злому. И точному.

Я сам на площадке смеялся в голос, когда Сережа со своим сыном-школьником играет в видеоигру, входит жена, а он смотрит на нее снизу и говорит: «Тань, я с сыном общаюсь. Я щас приду». Я просил актера ни в коем случае не комиковать. По-настоящему смешно — только если актер как бы и не догадывается, что говорит или делает что-то смешное. Но, конечно, задачи «сделать смешно» не было. Узнаваемо — поэтому смешно.

Посмотришь на нашу реальность без лишних фильтров — и сразу смешно. А телевизор в фильме зачем был нужен? Тоже ведь без смеха слушать его закадровый комментарий невозможно.

Мне пришла идея, что пятым главным героем фильма будет телевизор. Мы тщательно подбирали передачи, у каждого героя — свои: у Сережи «Шесть кадров», у Елены оба Малахова, «Жди меня», «Контрольная закупка», у Владимира спорт. Чтобы выбрать самые показательные передачи, «самый смак», нам с Олегом пришлось отсмотреть гору материала. С тех пор ни он, ни я вообще стараемся телевизор не смотреть, лично я давно мечтаю выбросить его к чертовой матери. Но пока этого не сделал.

Вот говорят же, что наше телевидение врет, реальность не отражает. Выходит, именно он-то ее и отражает.

Конечно. Так и есть.

Поиск эпитета для фильма — сложная работа, но не в этом случае: «Левиафан» Андрея Звягинцева — прежде всего большой фильм. Об этом свидетельствует и название. О левиафане в Танахе упоминается шесть раз, самое подробное описание в Книге Иова, которую можно считать отдаленным первоисточником картины: несмотря на это, ни разу не объясняется, кто он такой и как выглядит. Морской змей? Динозавр? Кашалот (версия, получившая распространение позднее с легкой руки Германа Мелвилла, сближающего Книгу Иова с историей Ионы)? Метафора сатаны — или, напротив, неуловимой, необъяснимой и неисповедимой воли Божьей? Очевидно лишь одно: левиафан велик.

В фильме есть три левиафана. Первый — остов кита на берегу, куда сбегает из дома подросток Ромка. Второго замечает в море с обрыва его мачеха Лиля: спина морского чудовища, играющего в неспокойных волнах, — последнее, что она видит перед смертью. Третий левиафан является центральному герою, Николаю, в словах священника, отца Василия, цитирующего строки из Писания. Продолжим цитату: «Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?..»

У каждого левиафана — свой размер и свой удел. На каждого — своя уда.

Первое чудище плавает у поверхности, подцепить его на крючок немудрено. Левиафан, согласно одноименному трактату (1651) Томаса Гоббса, — государство. Фильм Звягинцева — о взаимоотношениях человека с государством, о специфике русского левиафана. Если у британского рационалиста и гуманиста возникновение этого коллективного тела логически следует из необходимости прекратить войну всех против всех, ограничить естественные права во имя общественного договора, то в нашей национальной версии никакой взаимной пользы нет и быть не может. Государство и есть единственный победитель в истребительной войне. Пленных не берет, к мирным договорам не расположено.

В начальных кадрах фильма только безмолвная природа. Едва заметный след присутствия человека — мигающий огоньком вдали маяк на берегу. Сгнившие лодки в прибрежной воде, груды камней; археология. Потом мы видим дом. На веранде зажигается свет. Из дома выходит человек, садится в автомобиль, едет в предрассветных сумерках на вокзал. Мужчина встречает на перроне второго мужчину, они возвращаются в город, уже на первом перекрестке встречая инспектора ДПС — то бишь представителя власти. Хорошего, прикормленного приятеля, который тут же предупреждает, что вот-вот заедет его начальник: у того опять сломалась «Нива» (герой — владелец автосервиса). Отказаться не получится, неуверенное «Давай завтра» не будет услышано. Степаныч явится собственной персоной в ближайшие часы.

Власть не спрашивает разрешения. Она приходит сама. Может оказаться в отличном настроении, как Степаныч, — пока Николай копается в его тачке, тот решает кроссворд. А может и в другом, как местный мэр Вадим Сергеевич Шелевят. К ночи, подвыпив, тот решает заехать к горемычному автомеханику, у которого суд только что решил отобрать дом и землю. Покуражиться, больше незачем. «Власть, Коля, надо знать в лицо», — скажет со значением градоначальник. «И чё тебе надо, власть?» — недружелюбно ощерится обиженный. «Вот это всё», — честно ответит власть.

Мэр позарился на землю Николая. Потеряв дом на берегу моря, тот потеряет и работу — собственный малый (меньше не бывает) бизнес. Суд принял сторону мэра. Другими словами, администрации, как вполне по-кафкиански именуется власть в постановлении. Весь фильм показывает, как государство оттесняет человека, загоняет его в угол. Лишает не только пространства, но и союзников, пока он не останется в одиночестве и вся его земля будет ограничена тюремной камерой. Чуть больше, чем гроб, и на том спасибо. А стоит тебе заступить на их территорию, как пожалеешь. Придешь в полицию жаловаться — сядешь в обезьянник без вины и причины. Попробуешь начальника шантажировать — чудом жив останешься. Если останешься.

В мире российского зазеркалья вместо разделения властей происходит их гармоничное единение под сенью главной — исполнительной. Под угрозой разоблачения своих «фаберже» (этот в меру изящный эвфемизм употребляется в отношении как интимных частей мэра, так и его былых преступлений, список которых привез из Москвы в папке гость и друг Николая адвокат Дмитрий) Шелевят сзывает Тарасову, Горюнову и Ткачука. Это судья, прокурор и начальник полиции города Прибрежный. Четвертой власти в этой системе координат существовать не может — она не опасна и не нужна. Мэр лишь делает вид, что пугается разоблачения в СМИ, чем грозит ему адвокат, а потом жестоко избивает столичного шантажиста, чтобы его припугнуть и прогнать. Говоря точнее, четвертая власть в России существует, просто не имеет к журналистам ни малейшего отношения. Речь о духовных авторитетах, главный из которых, безымянный архиерей, впервые появляется на экране одновременно с Шелевятом, за одним столом. «Всякая власть от Бога» — распространенная и, как известно, искаженная цитата из апостола Павла, в его устах легализация бесправия и насилия, вершимых мэром не только по попустительству, но и во благо церковных иерархов.