Если сходились два больших, но равных по силе лагеря или отряда и обе стороны имели время подготовиться, сражения, как правило, не были кровопролитными. На лобовую атаку обычно ни одна из сторон не решалась. Если же нападение было неожиданным или противник значительно превосходил по численности или в вооружении, бой превращался в резню. Однако если слабейшая сторона оказывала отчаянное сопротивление или у нападавших погибали известные воины, то противники расходились и более друг друга не тревожили, оплакивая павших. При равных условиях кто-нибудь из воинов обычно мчался на коне взад-вперед вдоль линии противника, вызывая на себя огонь и показывая свою доблесть. Такой воин решал сразу две задачи. Во-первых, он сокращал, запас боеприпасов противника. Во-вторых, ружья от долгой стрельбы перегревались, выстрелы становились менее меткими, а оружие заклинивало. О погибших слагали песни и долго вспоминали их смелое деяние. Если под воином, в одиночку поскакавшим к вражеской линии, подстреливали лошадь, он бежал к своим, не пытаясь далее продолжать свою атаку. Так было заведено у всех племен, и автору не удалось найти ни одного случая, когда бы воин поступал иначе.
Бегство от врага в этой ситуации не считалось позорным. Единственное, что он должен был обязательно сделать, это снять с убитой лошади уздечку. Важна не уздечка – важно показать свое хладнокровие. Известны случаи, когда воины снимали уздечку и медленным шагом, не пригибаясь, под градом вражеских пуль уходили в сторону своих рядов. Этот поступок был очень смелым, но зачастую приводил к гибели храбреца. К убитому мчались враги, чтобы посчитать «ку» и скальпировать, а его сородичи бросались вперед, чтобы защитить тело. Самые серьезные схватки разворачивались именно вокруг тел убитых и раненых.
Иногда во время столкновения двух крупных отрядов все решали поединки предводителей. Однажды ранним утром отряд из полутора сотен шайенов атаковал селение манданов, угнал много лошадей и захватил один скальп. Молодой Матотопа, второй по значимости вождь манданов, бросился за ними в погоню с пятьюдесятью воинами – всеми, кого смог на тот момент собрать. К полудню следующего дня они нагнали шайенов, но, увидев, что врагов гораздо больше, чем ожидали, манданы повернули коней, решив, что нападать на них было бы неразумно. Но Матотопа остался. Он поскакал вперед, остановил коня и вонзил в землю копье, сорвал с груди красную перевязь и, закрепив ее на конце копья, крикнул соплеменникам: «Зачем мы прискакали сюда? Мы выслеживали врагов два дня, а теперь, когда нашли их, поворачиваем прочь и бежим, словно трусы? Копье Матотопы, красное от крови храбрецов, вело вас к вашим врагам, а вы следовали за ним. Теперь оно твердо вонзилось в землю, где прольется кровь Матотопы! Все вы можете вернуться домой, а Матотопа будет сражаться с врагами один!» Шайены заметили противников, развернули коней и начали приближаться, намереваясь дать бой. Вождь шайенов, поняв, что происходит в рядах манданов, и восхищаясь отвагой их предводителя, выкрикнул:
– Кто тот храбрец, что вонзил в землю копье и готов сразиться со всеми врагами в одиночку?
– Я, Матотопа, второй вождь смелых и доблестных манданов!
– Я часто слышал о Матотопе. Он храбрый воин. Осмелится ли Матотопа выйти вперед и сразиться только со мной, а наши воины будут смотреть?
– Вождь ли говорит с Матотопой?
– Ты видишь, снятые мной скальпы висят на узде моего скакуна, и это копье, украшенное шкурками горностая и хвостом военного орла!
– Ты сказал достаточно.
Вождь шайенов сделал круг или два, галопируя на великолепном белом жеребце, а затем воткнул в землю рядом с копьем Матотопы свое копье. Оба военных отряда сблизились, а их вожди помчались навстречу друг к другу, стреляя из ружей. Они проскакали мимо друг друга, развернулись, и Матотопа поднял вверх свой пороховой рог, крикнув противнику, что его пуля разбила рог на куски и у него больше нет боеприпасов. После чего отбросил прочь рог и бесполезное ружье, схватил лук в правую руку, а щит в левую. Шайен тут же сделал то же самое. Они галопом кружили друг вокруг друга, пуская стрелы и парируя их щитами. В итоге стрела шайена пронзила сердце коня Матотопы, и тот соскочил на землю, готовый к бою. Увидев это, шайен также спрыгнул со своего скакуна. Они сделали еще несколько выстрелов из лука, но тут у шайена кончились стрелы, и он в ярости бросил на землю лук, пустой колчан и щит и выхватил нож.
Нападая, индейцы скакали вокруг занявших оборону врагов, обстреливая их. Художник Ч. Рассел
Матотопа последовал его примеру, но оказалось, что ножа нет на месте. Он парировал удары ножа с помощью лука и выбил его из руки противника. Воины бросились на землю, пытаясь схватить оружие, и в этой схватке шайен несколько раз серьезно порезал руку Матотопы. В конце концов мандану удалось вырвать нож из рук шайена и вонзить его в сердце врага. Израненный, окровавленный и грязный, Матотопа поднялся с земли, сжимая в одной руке нож, а в другой скальп шайенского вождя. Бой был закончен, и враги разъехались.
У команчей и многих других равнинников основной тактикой был внезапный яростный натиск, сопровождаемый леденящим кровь сверхъестественным боевым кличем. Они избегали открытого боя, когда им противостояли равные или превосходящие силы противника, предпочитая внезапно атаковать небольшие отряды. Если враг не был захвачен врасплох и не бежал, а, напротив, твердо стоял на месте, клиновидная масса команчей быстро изменяла свой боевой порядок. Как и все индейцы Равнин, они кружили вокруг врага, охватывая его кольцом в один или более рядов воинов. Кольцо сжималось все туже и туже. Воин, достигший ближайшей к неприятелю точки, соскальзывал с седла и, укрывшись за конской шеей, посылал во врага стрелы. Если коня убивали, воин почти всегда падал на землю на ноги и продолжал стрелять, прикрываясь щитом. Такая тактика не только мешала врагам целиться, но и давала команчам возможность перезаряжать ружья вне круга – в безопасности от вражеского огня. Они могли вынудить противников преждевременно разрядить ружья и в этот момент стремительно атаковали их. В этом случае лук ничуть не уступал мушкету. Мушкет бил дальше, но медленнее перезаряжался, особенно на скаку. Лишь револьверы позволили белым обрести превосходство в боях подобного рода. Участник карательной экспедиции против команчей, капитан Ричард Картер, так описывал, атаку квахади-команчей на части кавалерийского полка: «Их тактику под огнем трудно описать… Их стремительный натиск в V-образ-ном строю, последующее развертывание веером перед фронтом, когда оба их крыла сливались в единую волнистую линию кружащихся, как в водовороте, всадников, все быстрее несущихся по кругу направо и налево и столь же мгновенно собирающихся в единую массу, не сбиваясь при этом в беспорядочное стадо; их непостижимые маневры, когда они вновь рассыпались, время от времени выстраиваясь веером или же распадаясь на два крыла, – все более и более вводило в замешательство наших ветеранов Гражданской войны, которые никогда не сталкивались с подобными тактическими маневрами и со столь гибкой и подвижной линией стрелков. Команды были едва слышны, и, чтобы перекрыть визг, приходилось орать во всю глотку».